Преподобный никон оптинский. Иеромонах никон беляев - дневник последнего старца оптиной пустыни

Преподобноисповедник Никон родился 26 сентября 1888 года в Москве в семье Митрофана Николаевича и Веры Лаврентьевны Беляевых и в крещении был наречен Николаем.

Дед Николая по матери, Лаврентий Иванович Швецов, был круглым сиротой. Его подобрал на улице некий небольшого достатка купец и определил работать в своей лавке на Балчуге в Москве. Купец был человеком одиноким и, видя исключительную религиозность и добросовестность Лаврентия, завещал ему свою торговлю. Дела у Лаврентия Ивановича пошли успешно, и в конце концов он стал владельцем трех лавок. Занимаясь всю жизнь торговлей, он говорил и любил повторять: «Чужая копейка, внесенная в дом, как пожар, сожжет его», что неправильно говорят: не обманешь – не продашь: «Я за всю мою жизнь никогда никого не обманул ни разу, а дело мое шло всегда лучше, чем у других». Лаврентий Иванович любил посещать церковь Божию, и сам иногда пел на клиросе. В течение тридцати трех лет он был старостой церкви святых равноапостольных Константина и Елены в Кремле, в которой находилась чудотворная икона Божией Матери «Нечаянная Радость». Церковь была изрядно повреждена французами во время нашествия Наполеона, и Лаврентий Иванович принял большое участие в ее восстановлении. Он сподобился тихой и мирной христианской кончины: в 12 часов дня он приобщился Святых Христовых Таин и к вечеру отошел ко Господу.

Отец Николая, Митрофан Николаевич Беляев, был выходцем из семьи крестьян Воронежской губернии. Из четырнадцати детей он был младшим. Семья была бедной, и Митрофан Николаевич ушел пешком на заработки в Москву и устроился рабочим при магазине «Мюр и Мерилиз». Отличаясь большими способностями и трудолюбием, он вскоре стал продавцом, а затем заведующим мануфактурным отделом. Пленяясь внешним успехом, он мало заботился о своем характере и нраве, которые с удачей все более портились, и в конце концов он рассорился с хозяином и открыл свое дело. Все пошло поначалу успешно, но бывший хозяин оказал противодействие его делу и добился того, что Митрофан Николаевич разорился. Он женился на вдове, у которой было две дочери, но она вскоре скончалась, и Митрофан Николаевич женился на Вере Лаврентьевне Швецовой. Венчались они в церкви Большое Вознесение у Никитских ворот. У них родилось восемь детей – две дочери и шесть сыновей. Впоследствии Митрофан Николаевич стал служить у Лаврентия Ивановича, и вся семья переехала к нему жить на Большую Ордынку.

Семья Беляевых имела благочестивые устремления, но, как и многие в то время городские семьи, не понимала важности церковной жизни, не придавала значения постам, не имела представления о духовной литературе и вообще о том, что кроме внешнего соблюдения обрядов столь же важно для человека внимание к своему внутреннему духовному миру, который требует о себе попечения даже значительно большего, чем попечение о плоти. Митрофан Николаевич, по воспоминаниям сына Ивана, «церковь... любил. Но он любил ее так, как большинство мирян того времени. Он не вникал в глубину христианского вероучения. Ходил во храм все праздники, наслаждаясь пением и диаконскими голосами».

Когда Николаю исполнилось пять лет, он тяжело заболел и лежал уже бездыханен, посинел и даже похолодел, так что отец уже думал, что он умер, но мать не теряла надежды, растирала его мазью и горячо молилась святителю Николаю Чудотворцу о даровании сыну жизни. И совершилось чудо: болезнь остановила свое течение, и Николай выздоровел. Впоследствии оптинский старец, игумен Варсонофий[a], так сказал ему о происшедшем: «Конечно, это из ряда вон выходящий случай. Собственно, не случай, ибо все происходит с нами целесообразно... Вам была дарована жизнь. Ваша мама молилась, и святитель Николай Чудотворец молился за вас, а Господь, как Всеведущий, знал, что вы поступите в монастырь, и дал вам жизнь. И верьте, что до конца жизни пребудете монахом...»

Николай имел доброе, отзывчивое, способное к глубокому сочувствию нуждающимся сердце. Он писал о себе в дневнике: «Нужды материальной я никогда не испытывал. Даже напротив, от пелен до смерти дедушки[b], то есть до тринадцатилетнего возраста, я жил чуть ли не в роскоши. Кроме того, был любимцем бабушки, да, кажется, и дедушки. Одним словом, мне хорошо жилось. Помню, устраивалась у нас елка на Рождество: детское веселье, конфеты, блеск украшений – все это радовало меня. Но помню хорошо один вечер. Я один около елки. В комнате полумрак, горит лампа, и тень от елки падает на бóльшую половину комнаты. И вот какая мысль у меня в голове: я сыт, одет, родители утешили меня прекрасной елкой, я ем конфеты, в комнате тепло... Но есть, я знаю, такие дети, у которых нет даже необходимого. Об елке и речи быть не может: они полураздеты, просят милостыню на морозе или голодные сидят в холодных подвалах...»

«Помню, что я часто даже в играх, которые любил, чувствовал неудовлетворенность, пустоту. Я не знал, куда мне поступить из гимназии, что выбрать, какую отрасль науки, какой, сообразно с этим, путь жизни. Ничто мне не нравилось так, чтобы я мог отдаться тому, что выбрал. Был у меня переворот в жизни, когда все вокруг было заражено социальными идеями в нашем юношеском кругу. Мне эта маска, которой прикрыто дело диавола, ведущее в пагубу, сначала как бы понравилась, хотя я и не мог ее совместить с верой в Бога, в которой и о которой я ничего не размышлял и не давал отчета, имея скорее превратное понятие о вещах веры, например о монашестве.

Я прежде совсем не давал [себе] отчета, что такое монашество, потом осуждал всех монахов вообще; потом, за несколько месяцев до приезда в Оптину в первый раз, я начал сомневаться в монашестве – богоугодно ли оно? И сомневался до последнего времени, до самого поступления в скит, и, вероятно, даже по поступлении были сомнения. Теперь, слава Богу, все затихло, и истина доказывается моим собственным опытом, чтением книг и тем, что вижу и слышу. Как благодарить мне Господа? Какого блага сподобил меня Господь! Чем я мог заслужить это? Да, здесь исключительно милость Божия, презревшая всю мою мерзость. Действительно, как я сам мог прийти в скит, не веря в идеал монашества, не имея положительно никакого о нем понятия, осуждая монахов, живя самой самоугодливой жизнью, не желая подчинять свою волю никому из смертных, не молясь ни утром, ни вечером (правда, ходя довольно часто в церковь), читая исключительно светские книги (исключая книгу епископа Феофана перед самым отъездом в Оптину), думая даже о браке? Один ответ: Господь привел...
Замечу еще раз, что церковь (этому я придаю огромное значение – может быть, это была одна из самых главных причин, приведших меня в обитель и к Богу...) лет с двенадцати-тринадцати я не покидал, несмотря ни на что...»

Николай вспоминал о своем религиозном пути: «Первым моим духовником был протоиерей отец Сергий Ляпидевский, уже скончавшийся, вторым – его сын, отец Симеон Сергеевич. Несмотря на религиозность мамы, бабушки, дедушки, папы – они нас редко посылали в церковь, особенно зимой, боясь простуды. А ребенок сам пойти не может. Нас и баловали, и ласкали, но вольничать не позволяли, уйти без спросу мы не смели.

Однажды на исповеди, кажется, отец Симеон Сергеевич сказал мне, что необходимо ходить в церковь по праздникам. “Это – долг перед Богом”. Я поразмыслил об этом и согласился. С тех пор я стал часто ходить в церковь, даже в будни, когда был свободен. И это обратилось в привычку. Ходил я также и к вечерним собеседованиям по воскресеньям. Правда, ходил больше из-за “интереса”, но все же иногда бывало что-то вроде умиления. Помню, однажды за собеседованием я, стоя на клиросе, слушал проповедь и заключил в конце концов так: “Как бы провел я время дома, не знаю, а здесь все-таки душеполезное услышал”.

Услышав однажды о грехе суеверия, я приложил слышанное к жизни и отверг все суеверное – например приметы. Услышав однажды о грехе воззрения на девушек и жен с похотением, я даже... опечалился: это доставляло мне удовольствие. Как быть? Смотреть грешно, а не смотреть – лишить себя удовольствия. И решил я, что смотреть можно, только без похотения. Такой сделкой со своей совестью я как бы успокоился: взяла верх плотская сторона.

Редставилось новое искушение: предложили мне учиться танцевать, но танцы назначались как раз во время вечерни. Куда склониться? Помню, был 6-й глас на “Господи, воззвах”, мой в то время самый любимый догматик: “Кто Тебе не ублажит...” И туда, и туда хочется. Долго я боролся, долго был в нерешительности, и... о, позор, позор! попрал я совесть и пошел танцевать. Совестно вспомнить! Как враг старается удалить от церкви, если ходишь даже и с равнодушием».

Окончив гимназию, Николай поступил в Московский университет, но проучился недолго. Он вспоминал: «В университете я успел проучиться немногим более полугода... После Рождества мои мысли и стремления к богоугождению начали несколько формулироваться, и я стал посещать университет хотя и ежедневно, но с некоторой целью... под предлогом занятий в университете я уходил утром из дома. Приходил в университет и был там до 9 часов, а с 9 часов отправлялся в Казанский собор к обедне, предварительно заходя по дороге к Иверской, если там народу бывало не очень много. Отслушав литургию, стоя иногда даже всю литургию на коленях, я не спеша отправлялся домой и заходил по дороге в часовню Спасителя и, помолившись там, уже без задержек направлялся домой. Дома я, напившись чаю, садился читать Евангелие, которое и читал более месяца или месяц. Когда Евангелие было прочитано, я начал читать Апостол и “Путь ко спасению” епископа Феофана; читал иногда листочки и брошюрки духовного содержания.

Вечером я начинал писать дневник, потом немного молился и ложился спать. Так проходил день, за ним другой. Я все более и более чувствовал необходимость переменить жизнь, начать жизнь иную и молился об этом, конечно своими словами. Господь услышал мою грешную молитву и непостижимыми судьбами направил меня в Оптину на иноческий путь...»

В феврале 1907 года Николай пожелал сознательно исповедаться и причаститься Святых Христовых Таин, что и исполнил, исповедавшись иеромонаху Чудова монастыря Серафиму, в первый раз подходя к Таинству исповеди не формально, а сознательно желая примирения с Богом и соединения с Церковью.

Николай поведал о своем намерении поступить в монастырь священнику Петру Сахарову, законоучителю в гимназии. Тот не чувствовал, что может решить этот вопрос самостоятельно, и направил его к своему товарищу по Духовной академии епископу Трифону (Туркестанову). Это было перед Великим постом в 1907 году, в Неделю о блудном сыне. При встрече присутствовала мать Николая, Вера Лаврентьевна. Владыка сказал ей о сыновьях, Николае и Иване, возжелавших поступить в монастырь: «Не беспокойтесь, они увидят там только хорошее, и это останется у них на всю жизнь».
Вечером 23 февраля братья выехали в Оптину, «не имея о ней, – как писал Николай, – ни малейшего представления. Недели за две до того времени я не знал, что Оптина существует». 24 февраля, в день обретения главы святого Иоанна Предтечи, они впервые увидели Оптину. Побыв некоторое время в монастыре, Николай захотел остаться здесь, но все монахи, которые постарше, советовали пожить еще в миру, и отец настоятель также не захотел принять. Однако на прощание предложил зайти к нему, дал общие правила молитвы и жизни и, благословив иконой Божией Матери «Споручница грешных», сказал: «Благословляю вам, Николай Митрофанович, на радость родных и знакомых и на пользу души вашей».

Восемь месяцев после этого Николай прожил в миру, по благословению епископа Трифона окормляясь у игумена Богоявленского монастыря Ионы; в монастыре он пребывал иногда до позднего вечера, когда уже и двери запирались. Отец Иона настаивал, чтобы юноша скорее уходил в монастырь.

5 декабря 1907 года Николай и его брат Иван приехали в Оптину; 7 декабря, в день памяти святителя Амвросия Медиоланского, когда именинником бывал старец Амвросий, скитоначальник игумен Варсонофий благословил их переезжать в Оптину пустынь; 9 декабря, в день праздника иконы Божией Матери «Нечаянная Радость», они выехали из Оптиной в Москву для окончательного устроения дел в миру. 23 декабря они были уже в Оптиной, а 24‑го – поселились в келье в Предтеченском скиту.

Наставляя Николая перед принятием в скит, скитоначальник отец Варсонофий в назидание рассказал ему, какую он имел беседу при своем поступлении в скит со старцем Анатолием (Зерцаловым)[c], которому поведал тогда, что хотел бы жить поуединеннее, в затворе.

«– Что же, и в баню ходить не будете? – спросил отец Анатолий.

– Конечно.

– Да, вот я про то-то и говорю, что в баню ходить не будете.

– Вы, Батюшка, – говорю я, – что-то под “баней” разумеете иное?

– Да, пустыня, затвор не очищают нас. Я в пустыне со своими страстями могу жить – и не грешить по видимому. Нам нельзя там познать всю немощь свою, свои пороки, раздражение, осуждение, злобу и другое. А здесь нас чистят: как начнут “шпиговать”, только держись, – мы и будем познавать свои немощи и смиряться. Здесь без вашей просьбы начнут вас чистить. Когда только поступаешь, все кажутся ангелами, а потом начнешь видеть пороки, и чем дальше, тем больше, – с этим надо бороться».

«Духа надо держаться. Дух животворит, буква умерщвляет[d]. Если видеть в монашестве одну форму, то жить не только тяжело, но ужасно. Держитесь духа. Смотрите, в семинариях духовных и академиях какое неверие, нигилизм, мертвечина, а все потому, что только одна зубрежка, без чувства и смысла. Революция в России произошла из семинарии. Семинаристу странно, непонятно пойти в церковь одному, стать в сторонке, поплакать, умилиться, – ему это дико. С гимназистом такая вещь возможна, но не с семинаристом. Буква убивает», – добавил отец Варсонофий.

29 января 1908 года, в день, когда празднуется память священномученика Игнатия Богоносца, Николая и его брата Ивана одели в послушническую одежду. Вручая им четки, игумен Варсонофий сказал: «Вот вам оружие, нещадно бейте им невидимых врагов. Прежде всего имейте всегда страх Божий, без него вы ничего не достигнете. Теперь для вас начинается новая жизнь. Хоть вы и жили в скиту, да все было не то. Теперь везде идет разговор у бесов: “Были почти наши, теперь пришли сюда спасаться – как это можно?” Но не бойтесь».

Давая наставление и благопожелания послушнику Николаю, отец Варсонофий сказал: «Вообще постарайтесь еще при моей жизни утвердиться здесь. А то, что будет после меня, неизвестно. Я молю Бога, чтобы мне протянуть еще полгода или год, чтобы вас укрепить».

Николай поведал старцу смущающие его мысли, будто современное монашество уклонилось от своих идеалов. Старец ответил на это: «Да, да, уклонилось. Однако диаволу и это [монашество] не очень нравится, коли он так восстает против современного монашества. Этим монашеством держится весь мир. Когда монашества не будет, то настанет Страшный Суд».

Милостью Божией Николай сразу оторвался от мира. У него не пошло в ход и не стало развиваться мирское умонастроение, как бывает, когда новопоступивший послушник начинает интересоваться происходящими в монастыре внешними событиями, сначала слухом, а потом уже внутренне, в помыслах обсуждать, кто каков и какой жизнью живет, и, будучи еще не укреплен на поприще мысленной брани, побеждается натиском помыслов, которые в конце концов обращаются в бурю возрастающими в сердце страстями. Для послушника – это гибель, а для монастыря – искушение, так как такие умонастроения порождают и общие монастырские нестроения. Из ничего возникают, а потом словно буря какая пронесется над «тихой» обителью. Но Николай знал только свою келью и старца Варсонофия.

В скиту Николай нес послушание в саду, был помощником библиотекаря, но основным его послушанием вскоре стало секретарское, у скитоначальника игумена Варсонофия. Отцу Варсонофию полюбился тихий послушник, и он сказал ему: «С первого же раза я расположился к вам и верую, что сохранится это расположение на все время, которое мне осталось жить... Оставайтесь здесь монахом до конца своей жизни. А основание монашеской жизни – смирение. Есть смирение – всё есть, а нет смирения – ничего нет. Можно даже без всяких дел одним смирением спастись».

С самого начала жизни в Оптиной пустыни Николай по благословению старца Варсонофия взял себе за правило вести дневник. 17 марта 1908 года он записал: «Свободного времени очень мало, так что все время теперь, с начала поста, я прохожу послушание помощника библиотекаря, а в библиотеке сейчас очень много дела.
Вот как Господь подкрепляет меня, недостойного: совершенно не тягощусь постом и даже лучшей пищи не желаю; бывают помыслы о прежнем, да это так, мимолетно, даже не беспокоит... Стараюсь слушать службу, хотя это далеко не всегда удается, обыкновенно бываю очень рассеян за службой.

Прежде я ругал монахов, а теперь, когда сам живу в монастыре, вижу, как трудно быть истинным монахом. И живу я как в миру, ничуть не изменился: все страсти, все пороки, грехи, остался таким же развращенным, страстным человеком – только живу в келии, в скиту, а не в миру. И не стал сразу ангелом, чего я требовал прежде от всякого монаха без разбора, молодой ли он или старый и сколько живет в монастыре, и не желал ничего принимать в соображение. Теперь я начинаю понимать, что практическое знание, собственно, только и имеет смысл. Очень легко разглагольствовать и очень трудно “дело делать”».

А приблизительно через год он записал: «Все мои познания приобретены в скиту, вся формировка в нечто определенное моих убеждений и понятий произошла здесь, в скиту. Здесь, в скиту, я приобрел более, чем за всю мою жизнь в миру, более, чем в гимназии и университете. Не ошибусь, пожалуй, если скажу, что там я почти ничего не получил, хотя в миру от рождения прожил 19 лет, а в скиту не живу еще и года».

Достигнув сам значительных духовных высот, отец Варсонофий чувствовал себя одиноким даже и в единомысленном монашеском обществе, тем более что ему пришлось жить в то время, когда в Оптиной начались нестроения и распри, и потому беседы со смиренно и искренно настроенным послушником, жаждавшим научения и спасения, явились и для самого старца большим утешением; несмотря на различие в возрасте и опыте, у них были одинаковые духовные устремления, и между ними сложились близкие, почти дружеские отношения.

30 января 1909 года Николай записал в дневнике: «Батюшка во время разговора первый раз назвал меня своим сотаинником. Я этого не ожидал и не знаю, чем мог это заслужить. Спаси, Господи, Батюшку. Я все более и более начинаю видеть, что Батюшка – великий старец. И, к моему сожалению, Батюшка все чаще и чаще говорит о своей смерти, что дни его “изочтени суть”...»

Подходило время, когда Николая могли призвать на военную службу, и он спросил отца Варсонофия, «можно ли молиться, чтобы Господь избавил от военной службы или нет? Батюшка отвечал, что нельзя. “Это надо всецело предоставить воле Божией, ибо прежде всего – это законно. И потом, мы не знаем, будет ли для нас полезно это. Молиться об этом равносильно тому, чтобы молиться об избавлении от послушания. Нет, уж лучше предоставим это воле Божией”».

Во время медосмотра призывников Николай из-за расширения вен на левой ноге был зачислен в ополчение второго разряда, то есть в число тех, кто не служит срочную службу. Вернувшись после медицинской комиссии в скит, он пошел поблагодарить о дарованной ему еще и на будущее время жизни в скиту на могилки старцев; поблагодарив старцев, он встретил отца Варсонофия и сказал: «“Благословите. Не приняли меня”. Батюшка обрадовался, даже несколько раз переспросил. Благословил... Затем обратился к востоку и начал молиться... “Велика милость Твоя, Господи!”».

Надвигалась новая эпоха, в которой все яснее стало ощущаться присутствие зловещего духа антихриста. Во многих охладевала любовь, которая в иных душах едва уже теплилась, подавляясь и угнетаясь плотскими страстями. Сердца стали узки и не вмещали других с их болью и скорбями, и люди стали отдаляться друг от друга, и множество даже и хорошего настроя людей оказывались в одиночестве. Казалось, Дух Божий отходит от мира. Если раньше строительство церковное, «составляемое и совокупляемое посредством всяких взаимно скрепляющих связей, при действии в свою меру каждого члена, получало приращение для созидания самого себя в любви» [Еф. 4, 16], то теперь и оно почти замерло с отсутствием внутреннего духовного роста каждого. Из церковного общества стал исчезать дух самопожертвования и самоотверженности. Мало кто уже хотел быть приглашенным пройти с кем-то поприще, чтобы затем идти с ним и два. Изменялось само представление о смысле жизни и важности осознания ее смысла, содержание жизни стало уходить на периферию – во внешние дела, и потому в сердцах самих людей все утолщалась стена между этой временной жизнью и вечной, люди как бы теряли вход во врата вечной жизни, переставали ориентироваться в духовных вопросах и все более становились лукавыми чадами века сего, отчего сами становились глубоко несчастны и оттого часто мстительны.

«Я совершенно один... а силы слабеют... – пожаловался как-то старец послушнику. – Мы, я и Батюшка[e]... все вместе делали, друг друга утешали в скорбях. Приду, да и скажу: “Батюшка... тяжело что-то”. – “Ну что там, тяжело? Теперь все ничего. А вот придут дни...” Да, а теперь-то они и пришли, – монахов много, много хороших, а утешить некому. Теперь я понял, что значит: “Придут дни”...»

«19 февраля Батюшка сказал мне, – записал Николай в дневнике: “Я вам, брат Николай, не раз уже говорил и еще скажу: приходит мне мысль все бросить, уйти в какую-нибудь келию. Страшно становится жить, брат Николай, страшно. Только боюсь сам уйти, а посоветоваться не с кем. Если бы жив был отец Варнава[f], то поехал бы к нему, но и его уже нет. А сам – боюсь. Боюсь, как боится часовой уйти с поста, – расстреляют. В таком положении начинаешь понимать слова пророка Давида: “Спаси мя, Господи!..” Если взять только эту часть фразы, то само собой разумеется, что никто не хочет погибели и не говорит: “Погуби меня, Господи”. Все и всегда могут сказать: “Спаси мя, Господи”. Но он прибавляет далее: “Яко оскуде преподобный” [Пс. 11, 1]. Не к кому обратиться, – Господи, спаси мя. Только теперь мне становится понятным, отчего бежали святые отцы от мира, именно бежали... Хотелось бы и мне убежать в пустыню...”
Незадолго до этого, как-то вечером, Батюшка сам, не по моему вопросу, а сам начал говорить: “Прежде я не понимал, что делается в миру, а теперь, когда приходится мне сталкиваться с ним, он поражает меня своей крайней сложностью и безотрадностью. Правда, бывают радости, но они мимолетны, мгновенны. Да и какие это радости? Самой низшей пробы... А у нас – блаженство, даже немножко как бы похоже на рай. Бывают, конечно, и скорби, но это временно... Хорошо, кто заботится о внутренней, созерцательной жизни, ибо она даст ему все”».

Отец Варсонофий говорил послушнику Николаю: «Всякому человеку нужно претерпеть время искушений и борьбы – тяжелое болезненное состояние. Про эти муки говорится в псалме: “Объяша болезни яко раждающия” [Пс. 47, 7], – и далее: “...и изведе мя на широту” [Пс. 17, 20]... Так и всякий человек, рождаясь духовно в новую жизнь, испытывает болезнь, пока еще не вышел на широту. Кто не испытал этих болезней, рождающих в миру, до монастыря, то ему необходимо испытать их в монастыре. И вам это предстоит, ибо вы не испытали этого в миру...

Вот видите, через какие горнила приходится проходить монаху на иноческом пути с начала до конца. И вот тут-то и нужна молитва Иисусова, и без нее ни одна душа не выдержит. Пока я жив, сколько уж продержит меня Господь, – вам ничего, а когда меня не будет, вы будете предоставлены самому себе. Поэтому теперь запасайтесь терпением заранее. А созерцанием всего этого не смущайтесь и не унывайте. Раскройте преподобного Феодора Студита и увидите, что все это и тогда было. А теперь научайтесь терпению».

«Неоднократно приходилось... слышать от Батюшки, – записал Николай в дневнике, – как он говорил и мне и другим: “Лицемерие, двойственность, лукавство вообще погрешительны, а на монашеском пути это – прямая погибель. Надо твердо идти по пути, никуда не сворачивать, не служить и нашим и вашим...”».

Часто отец Варсонофий беседовал с послушником Николаем о молитве Иисусовой, справедливо полагая, что она основное и самое надежное средство борьбы с врагом рода человеческого, и однажды спросил: «Какой признак Промысла Божия о человеке?» Николай не сумел ответить, и отец Варсонофий сказал: «Непрестанные скорби, посылаемые Богом человеку, суть признаки особого Божия промышления о человеке. Смысл скорбей многоразличен: они посылаются для пресечения зла, или для вразумления, или для большей славы...» Затем он стал говорить о молитве: «Ее начало – тесный путь. Но приобретение внутренней молитвы необходимо... Внешняя умная молитва недостаточна, ибо она бывает [и] у человека, в котором присутствуют страсти. Одна умная недостаточна, а внутреннюю получают весьма немногие. Вот некоторые и говорят: “Какой же смысл творить молитву? Какая польза?” Великая! Ибо Господь, давая молитву молящемуся, дает человеку молитву или перед самой смертью, или даже после смерти. Только не надо ее оставлять”».

Старец Варсонофий хотел, чтобы осознанием важности и значимости молитвы Иисусовой проникся и послушник; беседуя с ним, старец сказал: «Да, я занимался молитвой Иисусовой; дело шло, молитва начинала у меня разгораться... Но настоятельство у меня отняло ее... Молитва чуть дышит... Вот я часто задаю себе этот вопрос: “Что – выиграю я на этом своем посту или проиграю?” Да, скажу я вам, враг вам все даст, что хотите: иеромонашество, власть, настоятельство, даже патриаршество, – но только не даст молитвы Иисусовой. Сколь она ему ненавистна! Все даст, только не ее...»

Как-то Николай записал в дневнике: «Вчера Батюшка говорил, что до страшных времен доживем мы, но что благодать Божия покроет нас. Это Батюшка сказал под впечатлением разговора о новейших изобретениях, которые, имея как бы и добрые стороны, всегда оказываются вредными более, нежели полезными, и даже, можно сказать, суть просто зло».

В Великую Пятницу 16 апреля 1910 года вместе с другими послушниками Николай был пострижен в рясофор. После пострига все пошли в келью к отцу Варсонофию, и он сказал новопостриженным: «Прежде я говорил вам и теперь повторяю: смирение – всё. Есть смирение – всё есть, нет смирения – ничего нет. Вы получили рясофор. Это не есть какое-либо повышение, как например в миру, когда дают повышение, назначая в офицерский чин и прочее. И там получивший считает своим долгом гордиться своим повышением, а у нас не так. На монашеском знамени написаны слова: “Кто хочет быть большим, да будет всем слуга” [Мф. 20, 26; Мк. 9, 35; 10, 43]. Смиряйтесь и смиряйтесь... Теперь вас более будет утешать благодать Божия, но и враг будет озлоблять».

В феврале 1912 года смута в Оптиной и попытки светского общества убрать игумена Варсонофия из скита завершились указом Синода о назначении его настоятелем расположенного вблизи города Коломны Старо-Голутвина монастыря с возведением в сан архимандрита. Последовавший за этим протест братии был оставлен без внимания. Через год старец Варсонофий скончался.

24 мая 1915 года Николай был пострижен в мантию и наречен Никоном в честь мученика Никона; 10 апреля 1916 года он был хиротонисан во иеродиакона, а 3 ноября 1917 года – во иеромонаха.

В 1917 году к власти пришли безбожники, и началось время беспощадных гонений на Русскую Православную Церковь. «В феврале 1918 года небольшой отряд красноармейцев прибыл в Оптину пустынь, грубо и бесцеремонно солдаты произвели осмотр монастыря и скита. Тогда же была сделана опись всего церковного имущества обители, включая богослужебные сосуды, иконы... 26 июня 1918 года был конфискован монастырский дом и другие постройки при мельнице на реке Другузне. 23 июля 1918 года иеромонах Никон (Беляев), по благословению настоятеля проводивший переговоры с представителями советской власти, доложил епископу Феофану (Тулякову)[g] о планируемой конфискации всех без исключения лошадей и что цель конфискации вовсе не нужды армии, как об этом заявляется, а расформирование монастыря. К 10 августа было решено удалить из Оптиной всех монахов. В монастырской гостинице на двери одной из комнат уже висела вывеска “Козельский Уездный Военный Комиссар”. Среди козельских комиссаров обсуждался вопрос о том, что нужно предложить всем монахам остричь волосы и поступить на светскую службу. 5 августа 1918 года уездный Комиссариат Социального Обеспечения потребовал от монастыря предоставить два корпуса для размещения в них детского приюта и богадельни.

Чиновники из учреждений советской власти, расположенные к обители, в частных разговорах неоднократно советовали братии для спасения монастыря и его хозяйства зарегистрироваться в качестве трудовой общины или артели».

В 1919 году Оптинский монастырь был преобразован в племенное хозяйство, которое возглавил один из монастырских послушников. Новообразованное хозяйство пользовалось по договору всеми постройками монастыря, кроме хибарок старцев и библиотеки, после его ликвидации все монастырские постройки поступили в ведение музея. При музее был устроен кожевенный завод и деревообрабатывающие мастерские, в которых трудилось около тридцати монахов и послушников. В мае 1919 года заведующим музеем был временно назначен иеромонах Никон.

30 сентября 1919 года власти арестовали часть братии Оптиной пустыни и священников, служивших в храмах Козельского уезда, среди них был арестован и отец Никон.

Настоятель Оптиной пустыни архимандрит Исаакий[h] писал 3 октября епархиальному архиерею: «...местные власти произвели обыск в помещениях Преосвященного епископа Михея, казначея иеромонаха Пантелеимона и письмоводителя иеромонаха Никона. После обыска названные лица были арестованы и отправлены в козельскую тюрьму, а помещения их на другой день были запечатаны теми же властями...»

Описывая условия их содержания, настоятель писал 23 октября: «...заключенным в козельскую тюрьму Преосвященному епископу Михею и иеромонахам Пантелеимону и Никону ежедневно доставляется пища и другое необходимое, чего они попросят, в том числе и книги для чтения. Их навещают близкие, а однажды по их просьбе посылался в тюрьму иеромонах со Святыми Дарами, и заключенные приобщались Святых Таин...» После непродолжительного заключения в козельской тюрьме власти 17 ноября того же года освободили узников.

13 марта 1920 года командир 10-й бригады вооруженной охраны Асенаймер и помощник губернского военного комиссара Алмазов арестовали группу священнослужителей, монахов и мирян, имевших отношение к Оптиной пустыни, и среди них отца Никона. Было постановлено: «Во избежание побега... заключить в губернскую тюрьму... до выяснения личностей и состава преступления».

Личность отца Никона была вскоре выяснена, но никаких доказательств его контрреволюционной деятельности найдено не было, и 17 марта того же года Калужская Губчека распорядилась освободить его.

В 1920 году в музей прибыла ликвидационная комиссия, которая составила акт о передаче всего имущества монастыря Главмузею. В июле того же года часть церковного имущества была передана религиозной общине. В это время в Оптиной из насельников монастыря организовалось садово-огородное товарищество.

В 1922 году ликвидационная комиссия удалила из монастыря бóльшую часть монахов, и с этого времени Оптина пустынь поступила в особое ведение ОГПУ: туда был направлен его представитель для постоянного наблюдения, у него хранились ключи от всех монастырских помещений, кроме церквей и музея.

9 марта 1920 года скончался скитоначальник схиигумен Феодосий, 30 июля 1922 года скончался иеросхимонах Анатолий (Потапов)[i], зимой того же года был арестован старец Нектарий[j], который благословил своих духовных детей обращаться к иеромонаху Никону; с этого времени отец Никон стал принимать на исповедь народ, продолжавший по-прежнему ехать в Оптину за духовным окормлением.

Осенью 1922 года отец Никон писал матери: «Христос посреде нас, дорогая мамаша. Мира и радования о Господе Иисусе усердно тебе желаю и прошу твоих святых молитв и родительского благословения.

О себе что писать мне? Я жив и здоров, нужд никаких особых не имею, необходимое все получаю, тружусь несколько в письмоводстве, много занят бываю различными делами по обители или, вернее, делами, касающимися вообще нашего общего жития, пою на клиросе и, наконец, служу, предстоя престолу Божию во святом алтаре.

Что касается моей внутренней жизни и по келье, и по душе, то это далеко не всем можно знать. Келия моя в длину имеет пять аршин, в ширину три аршина шесть вершков в одно окно. Келия для меня дороже всяких пышных домов и чертогов.

Что касается условий нашего общего жития, то это дело сложное и вместе очень простое: сложное, ибо трудно изложить на бумаге все, что сейчас представляет бывший монастырь, и все, что мы переживаем и предпринимаем, – простое, ибо, “аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущие”, по псаломскому слову (Пс. 126, 1). Да, нужно принимать меры возможные, подсказываемые здравым разумом и не противные духу христианского и иноческого жития, но, принимая их, успеха ожидать должно всецело от руки Господней.

Гордость человеческая говорит: мы сделаем, мы достигнем, – и начинаем строить башню Вавилонскую, требуем от Бога отчета в Его действиях, желаем быть распорядителями вселенной, мечтаем о заоблачных престолах, – но никто и ничто не повинуется ей, и бессилие человека доказывается со всею очевидностью горьким опытом. Наблюдая опыт сей из истории и древних, давно минувших дней, и современных, прихожу к заключению, что непостижимы для нас пути Промысла Божия, не можем мы их понять, а потому необходимо со всем смирением предаваться воле Божией.

Затем второе: никто и ничто не может повредить человеку, если сам себе он не повредит; напротив, кто не уклоняется от греха, тому и тысяча спасительных средств не помогут. Следовательно, единственное зло есть грех: Иуда пал, находясь со Спасителем, а праведный Лот спасся, живя в Содоме. Эти и подобные этим мысли приходят мне, когда поучаюсь я в чтении святых отцов и когда гляжу умственно на окружающее.

Что будет? Как будет? Когда будет? Если случится то и то, куда приклониться? Если совершится то и то, где найти подкрепление и утешение духовное? О, Господи, Господи! И недоумение лютое объемлет душу, когда хочешь своим умом все предусмотреть, проникнуть в тайну грядущего, не известного нам, но почему-то страшного. Изнемогает ум: планы его, средства, изобретаемые им, – детская мечта, приятный сон. Проснулся человек – и все исчезло, сталкиваемое суровой действительностью, и все планы рушатся. Где же надежда? Надежда в Боге.

Господь – упование мое и прибежище мое. В предании и себя и всего воле Божией обретаю мир душе моей. Если я предаю себя воле Божией, то воля Божия и будет со мной совершаться, а она всегда благая и совершенная. Если я Божий, то Господь меня и защитит, и утешит. Если для пользы моей пошлется мне какое искушение – благословен Господь, строящий мое спасение. Даже при наплыве скорбей силен Господь подать утешение великое и преславное... Так я мыслю, так я чувствую, так наблюдаю и так верую.

Из этого не подумай, что я много пережил скорбей и испытаний. Нет, мне кажется, что я еще не видал скорбей. Если и бывали со мной переживания, которые по поверхностному взгляду на них по всей видимости казались чем-то прискорбным, то они не причиняли мне сильной сердечной боли, не причиняли скорби, а потому я не решаюсь назвать их скорбями. Но я не закрываю глаза на совершающееся и на грядущее, дабы уготовить душу свою во искушение, дабы можно было мне сказать псаломскими словами: “Уготовихся и не смутихся”.

Я сообщал тебе, что у нас было следствие, ревизовали дела нашего Товарищества. Это следствие не кончено еще, суда еще не было. Когда будет суд и чем он кончится – Бог весть. Но, несомненно, без воли Божией ни со мной в частности, ни вообще с нами ничего совершиться не может, и потому я спокоен. А когда на душе спокойно, тогда чего же еще искать?

Сейчас я пришел от всенощной и заканчиваю письмо, которое начал еще перед всенощной. Господи, какое счастье. Какие чудные глаголы вещаются нам в храме. Мир и тишина. Дух святыни ощутительно чувствуется в храме. Кончается служба Божия, все идут в дома свои. Выхожу из храма и я.

Чудная ночь, легкий морозец. Луна серебряным светом обливает наш тихий уголок. Иду на могилки почивших старцев, поклоняюсь им, прошу их молитвенной помощи, а им прошу у Господа вечного блаженства на небе. Могилки эти много вещают нашему уму и сердцу, от этих холодных надгробий веет теплом. Пред мысленными взорами ума встают дивные образы почивших исполинов духа.

Эти дни я неоднократно вспоминал Батюшку Варсонофия. Мне вспоминались его слова, его наставление, данное мне однажды, а может быть, и не однажды. Он говорил мне: “Апостол завещает: “Испытывайте себя, в вере ли вы” , – и продолжал: – смотрите, что говорит тот же Апостол: “Течение скончах, веру соблюдох, а теперь мне готовится уже венец” . Да, великое дело – сохранить, соблюсти веру. Поэтому и я вам говорю: испытывайте себя, в вере ли вы. Если сохраните веру, можно иметь благонадежие о своей участи”. – Когда все это говорил мне почивший старец... я чувствовал, что он говорит что-то дивное, высокое, духовное. Ум и сердце с жадностью схватывали его слова. Я и прежде слышал это апостольское изречение, но не производило оно на меня такого действия, такого впечатления.
Мне казалось: что особенного – сохранить веру? Я верую, и верую по‑православному, никаких сомнений в вере у меня нет. Но тут я почувствовал, что в изречении этом заключается что-то великое, что действительно велико – несмотря на все искушения, на все переживания житейские, на все соблазны – сохранить в сердце своем огонь святой веры неугасимым, и неугасимым даже до смерти, ибо сказано: “Течение скончах”, т.е. вся земная жизнь уже прожита, окончена, уже пройден путь, который надлежало пройти, я уже нахожусь на грани земной жизни, за гробом уже начинается иная жизнь, которую уготовала мне моя вера, которую я соблюл. “Течение скончах, веру соблюдох”. И заповедал мне дивный старец проверять себя время от времени в истинах веры православной, чтобы не уклониться от них незаметно для себя. Советовал, между прочим, прочитывать “Православный Катехизис” митрополита Филарета и познакомиться с “Исповеданием веры Восточных Патриархов”.

Ныне, когда поколебались устои Православной Российской Церкви, я вижу, как драгоценно наставление старца. Теперь как будто пришло время испытания: в вере ли мы. Ведь надо знать и то, что веру соблюсти может тот, кто горячо и искренно верит, кому Бог дороже всего, а это последнее может быть только у того, кто хранит себя от всякого греха, кто хранит свою нравственность. О, Господи, сохрани меня в вере благодатию Твоею.

Мысль о возможности сохранения веры лишь при доброй нравственности не моя, это учение и Евангельское и святоотеческое».

Всецело обязанный старцу Варсонофию, отец Никон уже после смерти старца стал говорить и проповеди благодаря ему. Он вспоминал: «...Покойный ныне отец протоиерей просил меня однажды Великим постом отслужить за него позднюю литургию в соборе. Я с радостью согласился. Была пятая неделя святого поста.

В свое время я начал служение литургии и спокойно служил. Настало время чтения святого Евангелия. Вручив святое Евангелие для чтения иеродиакону, я, по обыкновению стоя у горнего места за престолом, приготовился внимать Божественным глаголам живота вечного. И вот диакон зачитал:

“Се восходим во Иерусалим, и Сын Человеческий предан будет архиереом и книжникам, и осудят Его на смерть, и предадут Его язычникам: и поругаются Ему, и уязвят Его, и оплюют Его, и убиют Его: и в третий день воскреснет” [Мк. 10, 33-34].

Грешное мое сердце затрепетало во мне. Мне живо вспомнилось то, что было уже много лет назад. Мне вспомнился скит, наш тихий скит, духовно воспитавший нас. Мне вспомнился почивший наш старец, дорогой старец, отец и наставник, окрылявший нас, старавшийся посеять в сердца наши благие семена духовной жизни и монашества, вникавший в смысл Священного Писания и понимавший его духовное, таинственное значение. Мне вспомнилось, как однажды в пятое воскресенье Великого поста после литургии, придя в свою келью, он вопросил меня, обратил ли я внимание на то, какое читалось за литургией Евангелие, и, указывая на слова: “Се восходим во Иерусалим и предан будет Сын Человеческий... и поругаются Ему, и уязвят Его, и оплюют Его...”, – сказал: “Вот степени восхождения в Горний Иерусалим, их надо пройти. На какой степени находимся мы?..” Внимая словам старца, слагая их в сердце своем, я молчал. И вот, не помню теперь через сколько дней, а может быть и часов, настоятель объявил старцу о переводе его из скита в Московскую епархию. Великую скорбь причинило это старцу. Ведь скорбью надо считать не то, что по внешности переживает человек, а то, насколько попускается ему Богом быть удрученным от этого переживания, причиняющего ему и сердцу его скорбь и страдание.

Старец воистину тогда страдал. Делясь со мною скорбию своею, однажды он сказал мне, что от великой внутренней борьбы и скорби он боится сойти с ума. И ему, и нам было вполне понятно, что такое распоряжение высшего начальства было для старца наказанием, что оно устроено его недоброжелателями, что имели тут место и клевета, и человекоугодие, и ложь, и многое другое, о чем кратко невозможно написать.

Действительно – и поругались над старцем, и уязвили его, и оплевали его (нелепые клеветы и сплетни около его имени, обвиняли его даже в ереси и хлыстовстве), и убили его, ибо от всех скорбей и переживаний и в последние дни пребывания в скиту, и на месте нового служения подорвалось его здоровье старческое, и без того уже слабое, и он ровно через год скончался.

Ответ был утвердительный, и я по окончании литургии вышел и сказал мое первое слово. Я умолчал о старце и всех воспоминаниях моих, я стал изъяснять смысл прочтенного Евангелия, святые слова которого наполняли мою душу».

В 1923 году из монахов и послушников монастыря была организована сельскохозяйственная артель. В том же году инспектор труда по поручению Козельского уездного исполнительного комитета пытался в судебном порядке оспорить законность сельскохозяйственной артели, состоящей из монашествующих, но ему это не удалось – суд постановил прекратить дело. И уже без суда, в том же 1923 году сельскохозяйственная артель властями была закрыта и все имущество передано музею, при котором осталась лишь небольшая часть монахов, остальным было велено уходить. Для богослужений был оставлен Казанский храм. На праздник Преображения Господня в 1923 году и этот храм был закрыт. «Братия в Оптиной была предупреждена об этом заранее, и сразу после полуночи 6 (19) августа была отслужена последняя Божественная литургия». Отслужив литургию, архимандрит Исаакий сказал иеромонаху Никону: «Отец Никон, мы уходим, а ты останься, ведь сюда будут приходить богомольцы, надо, чтобы была служба, и надо их принять, а иеродиаконом останется отец Серафим[k]».

После этого богослужения проводились еще «в течение года в келиях больницы и церкви преподобного Илариона Великого». Однако все чувствовали, что близок час полного изгнания службы Божией из Оптиной пустыни.

В это время на отца Никона легли все заботы о приходящих в обитель: народ не верил, что в одночасье мог исчезнуть столь славный источник духовного утешения и просвещения – и по-прежнему шел в Оптину за советом. И отец Никон от переутомления тяжело заболел. А люди шли к нему, как раньше к оптинским старцам. Когда он был в силе, то принимал их в постели, причем люди начинали приходить с раннего утра.
Когда здоровье его поправилось, он даже стал посещать христианские общины, которых тогда много образовалось в Козельске – из шамординских монахинь и вообще из искавших спасительного монашеского пути.

«Придя к нам, – вспоминала монахиня Амвросия (Оберучева), – он обыкновенно молился вместе с нами перед образом и, преподав нам мир и благословение, садился, а мы вокруг него, и начиналась духовная беседа... К этому времени приходили еще другие сестры... всем... хотелось духовной беседы, у многих были различные недоумения по поводу того, как устроить свою жизнь, где жить. И духовные вопросы: как быть с мыслями, которые делают молитву рассеянной?

На это батюшка отвечал: “Мимолетные мысли, к которым сердце не прилепляется, быстро проходят, как калейдоскоп. Ум наш, как жернов, никогда не останавливается, все время занят. Это не наша вина, но от нашего естества, и эти мысли не надо считать своей неотъемлемой собственностью: не может один и тот же ум и славословить Бога, и хулить. Поэтому не обращай внимания на них, выбрасывай их как сор, как нечто постороннее. Но вот когда заметишь, что какая-нибудь одна мысль долбит постоянно и сердце к ней прилепляется, вот тогда это ужасная опасность. Скорее надо бороться, чтобы выбросить ее, – молитвой Иисусовой прогоняй, а если все же не в силах, исповедуй старцу. Надо знать, чтóтебя борет более всего, – с тою страстью и бороться надо особенно. Надо ежедневно проверять свою совесть. Если стараешься даже не останавливаться на мыслях, но они меняют настроение, значит, доходят до сердца: “От сердца помышления злая” [Мф. 15, 19; Мк. 7, 21]…”

Одна монахиня очень боялась, чтобы я[l]... сказала ей о смерти, если она будет плоха. На это батюшка сказал: “Боязнь смерти – от бесов, это они вселяют в душу такой страх, чтобы не надеяться на милосердие Божие... Врач должен предупредить больного о приближающейся смерти. Если даже не желает больной и высказывает свой страх, не хочет, чтобы с ним говорили о смерти, – должно предупредить”.

Одна сестра... говорила: “Мне хочется дожить до того времени, чтобы встретить Господа”. – “Не надо, – говорил батюшка, – греховно желать до пришествия антихриста дожить. Такая скорбь будет тогда – как сказано, праведник едва спасется [Мф. 24, 21-22; Мк. 13, 19-20]. А желать и искать страданий опасно и греховно: это бывает от гордости и неразумия, а когда постигнет искушение, человек может и не выдержать”».

15 июня 1924 года после всенощной отец Никон сказал: «Поздравляю вас с праздником. Бог дал, отслужили мы с вами еще раз всенощную; быть может, в последний раз, а может быть, и не в последний... Может, Господь приведет нас еще когда-нибудь собраться вместе и помолиться...

Но так или иначе, а возможно, что нам придется разлучиться и разойтись в разные стороны... Может быть, вы и будете иметь возможность видеть меня и бывать у меня в Козельске, хотя, вероятно, и не так удобно и не так часто.

Но это не так важно. Ведь духовный отец нужен для чего? Чтобы при помощи его незаблудно шествовать и достигать Царства Небесного, а для этого необходимо главным образом исполнять на деле наставления, советы и указания духовника, жительство свое проводить благочестиво...

В церкви часто поют, вы, вероятно, не раз слышали: “Праведник от слуха зла не убоится” [Пс. 111, 6-7], – если же мы боимся, беспокоимся и смущаемся, еще только слыша о хотящих прийти напастях, о грядущих бедствиях и зле, то этот страх наш изобличает нас в том, что мы далеко не праведники, а грешники, и потому должны смиряться. Если же мы приобретем кротость, будем смиренны, если мир будет в сердцах наших, то тогда исполнится следующее: “Посему узнают вси, яко ученицы Мои есте, аще любовь имате между собою” [Ср. Ин. 13, 35]. Имейте любовь, уступайте друг другу, воздавайте одна другой честь, не себе угождайте, будьте в любви, деточки мои возлюбленные...»

Отец Никон стал всех благословлять, некоторые плакали, и он тогда ласково сказал: «Вот, чудесненькие, ведь я – монах, я давал обет терпеть всякое озлобление и укоризну, поношение и изгнание, и если сие сбывается, если сие терплю, то радоваться подобает – так совершается чин пострижения на деле, и не унывать надо, а вы слюни распускаете... Сказано: “Радоватися подобает, егда во искушения впадаете различные” [Ср. Иак. 1, 2]... Помню, когда я был еще Николаем, батюшка отец Варсонофий сказал надо мною молитвенно такие слова: “Господи, спаси сего раба Твоего. Буди ему Помощник. Защити его, когда он не будет иметь ни крова, ни приюта...”».

«Местная власть выпустила предписание с требованием удалиться всем монашествующим из Козельска. Многие подчинились этому приказу, но все-таки некоторая часть монахов и послушников, около пятидесяти человек, осталась в городе. Братия в священном сане служили в храмах города и ближайших окрестностях. Здесь же, в Козельске, тогда поселилось около двухсот монахинь из разоренной Шамординской пустыни и других обителей. Монахи и монахини продолжали нести свое послушание: пели на клиросах, прислуживали в церквях. Многие, чтобы как-то существовать, подрабатывали различными ремеслами. Монахини продавали свое рукоделие».

Монастырь был окончательно закрыт. Отец Никон перебрался в Козельск и поселился на квартире, где уже жил оптинский монах Кирилл (Зленко). Здесь отец Никон стал принимать духовных детей, навещал монахинь Шамординского монастыря, которые расселились небольшими общинами по квартирам, вел с ними духовные беседы, отвечал на их вопросы и как-то во время беседы сказал: «Духовный отец только, как столп, указывает путь, а идти надо самому. Если отец духовный будет указывать, а ученик сам не будет двигаться, то он никуда не уйдет, а так и сгниет у этого столпа».

Служил отец Никон в Козельске в соборе. В его обязанность входило вести отношения с администрацией музея, образовавшегося на территории Оптиной пустыни, и он старался сохранить все, что возможно, из книг и церковного имущества. Многое музей из монастырского имущества по распоряжению властей распродавал с торгов, в частности священнические облачения, и отец Никон выкупал их для духовенства, приезжавшего из самых разных концов страны; он купил облачения для протоиереев Петра Павлушкова[m], Петра Чельцова[n] и Иоанна Речкина[o].

В день памяти своего святого покровителя мученика Никона, 28 сентября 1925 года, отец Никон сказал своим духовным детям: «Сказано в Евангелии: “И вы же свидетельствуете, яко искони со Мною есте” [Ин. 15, 27]. Обратите внимание на эти слова и вникните в их смысл. Потому и свидетельствовали о Господе Иисусе святые апостолы, а за ними святые мученики и вообще святые угодники Божии, что они, как говорит Сам Христос, искони, то есть всегда, были с Господом. Они всегда неразлучно пребывали с Господом, всегда они хранили усердно Его святые заповеди, всегда памятовали о Нем, во всем всегда творили Его святую волю. И если мы всегда будем с Господом, то и мы будем иметь силу и мощь свидетельствовать о Нем, и мы будем иметь мужество, твердость и крепость исповедовать Его, и исповедовать не только языком, но и самою жизнью своею. Будет дана и нам благодать благодушно переносить всякое злострадание, всякую тяготу и превратность жизни ради Господа нашего Иисуса Христа...

Так вот, старайтесь всегда быть с Господом и тогда сможете быть исповедниками Христовыми, будете свидетельствовать о Нем так же твердо, так же безбоязненно, так же чудесно, как свидетельствовали святые апостолы, святые мученики и все святые. Вот вам назидание. Будьте всегда с Господом, имейте память Божию, бойтесь отогнать от себя помощь Божию какими-либо грехами или помыслами греховными. Бойтесь оставаться без Господа».

Беседуя с монахинями в день праздника Святой Троицы, отец Никон сказал: «Скорби иноков последнего времени утонченны, то есть при поверхностном взгляде на них нельзя признать их скорбями. Но это лишь злохитрость врага нашего... Искушения явные, грубые и жестокие возбуждают в человеках пламенную ревность и мужество к перенесению их... Враг заменил грубые искушения слабыми, но утонченными и действующими очень сильно. Они не вызывают из сердца ревности, не возбуждают его на подвиг, но держат его в каком-то нерешенном положении, а ум в недоумении. Они томят, постепенно истощают душевные силы человека, ввергают его в уныние, в бездействие и губят, соделывая жилищем страстей по причине расслабления, бездействия и уныния.

Это выражается тем, что ожидают чего-то лучшего, говорят: вот тогда и будем поститься и молиться, когда откроют монастыри и храмы. Но Господь обещал, что если мы покаемся, будут нам прощены грехи, а о том, что мы доживем до завтрашнего дня, нам не обещано.

Поэтому мы должны при всяких условиях, благоприятных и неблагоприятных, стараться жить по заповедям Божиим, исполнять обеты монашеские и особенно помнить слова: “Се время благоприятно, се день спасения” ».

Отец Никон вел обширную переписку с рассеянными по стране оптинскими монахами. В июне 1927 года, отвечая на просьбу иеромонаха Варсиса (Виноградова) найти для прихода иеродиакона, он написал: «Просьбу о диаконе я не имею возможности исполнить. Прежде всего, их нет. Я сам нуждаюсь для собора нашего в диаконе... Кроме того, я против того, чтобы посылать наших братий на приходы: их осталось так мало у нас, и мне жалко, когда уходят последние, да и им самим не полезна жизнь в совершенно мирской обстановке, вдали от своих отцов духовных и братий. Поэтому прошу простить за таковой мой ответ.

Всегда молюсь о тебе и желаю тебе всякого благополучия. О том, что будет и с нами и с Церковью, предадим всё воле Божией. А газет советую не присылать, монахам читать их погрешительно, а пользы никакой нет. Да этого добра и в Козельске много. Сколько я могу усмотреть, никогда не совершается так, как думают и предполагают люди, а делается все так, как Богу угодно по Его непостижимому для нас плану».

Всякую значительную группу монахов или духовенства окружали в те времена осведомители. Одни, как специальный осведомитель по кличке Майский[p], регулярно сообщали сведения в ОГПУ, на основании которых преследовались и арестовывались монахи, – таких ОГПУ всецело поддерживало: уполномоченный ОГПУ по Козельскому уезду Блинов, ходатайствуя о восстановлении осведомителя Майского в гражданских правах, писал: «...из него будет ценный работник по нашей линии... прошу... для него выделить 15‑20 рублей, так как он в данное время безработный и живет впроголодь».

Другие давали подписку служить осведомителями, захваченные ложными соображениями или в момент малодушия, тем самым проявив слабость веры, как живший вместе с отцом Никоном рясофорный монах Кирилл (Зленко), который, однако, придя в себя, категорически отказался предавать и был арестован.

Третьи, кто шел в монастырь не для монашеской жизни и не ради Христа, как иеромонах Гурий (Ежов), столкнувшись с материальными трудностями, сами начинали посылать доносы в ОГПУ.

Иеромонах Гурий в анонимном доносе в Козельское ОГПУ писал: «Товарищ Блинов, советую вам и предуисполкома приобрести яснозоркие очки и присмотреться поприлежнее... и обратить особенное внимание на лица нижеуказанные... Например, кому теперь стал не известен Никон... Беляев, квартирующий в Благовещенской караулке; этот пронырливый пес... добился того, что взял в свои руки собор козельский... удалил из сторожки и насадил вместо бывших сторожих, перловских чернохвосток[q]... квартира Никона является центром политической деятельности...
Товарищ Блинов, Беляев Никон уже проник с ножницами и мантиями монашескими к школьным преподавателям, – обратите внимание, чтобы и в ГПУ не попал стричь... Пора бы уже обратить внимание Ваше, товарищ Блинов... на Беляева Никона, дать по хорошим ножницам и направить в Соловки или еще куда, пусть бы там вели бы себе пропаганду и стригли в монахи буржуазию, а то в Козельске уже квартир для таковых не хватает... Нужно принять еще к сведению то, что вот-вот вспыхнет... ибо все вышеуказанные подпольные агитаторы усиленно проповедуют о скорой перемене власти. Выбирайте одно из двух: или весь Козельск образует из себя монастырь и власти волей-неволей должны уступить и переехать в Сухиничи, или остаться на месте и убрать немедленно подпольных... агитаторов. Я, как усердный гражданин, сделал то, что зависело от меня, то есть поставил зеркало перед вами, – теперь смотрите в него сами... Вам указаны такие элементы, через которых можете ожидать удары во всякое время... Думается, что товарищ Блинов, как энергичный работник, подвинет это дело и приложит старание сбыть ненужный товар в другое место».

ОГПУ быстро выяснило, что автор анонимного доноса – бывший унтер-офицер балтийского флота, проходивший в монастыре послушание в переплетной, иеромонах Гурий (Ежов); уполномоченный ОГПУ по Козельскому уезду Блинов встретился с ним. Тот заверил, что готов подтвердить написанное в доносе официальными свидетельскими показаниями. Однако ОГПУ сочло лучшим приберечь его для иных поручений.

В 1927 году власти в преддверии закрытия всех монастырей в России, еще сохранившихся под видом сельскохозяйственных общин, приняли решение об аресте оптинских монахов, живших в Козельске, и администрации музея, с точки зрения властей не справившейся с задачей прекращения влияния на население известной в духовном отношении обители.

Готовя репрессии, сотрудники ОГПУ составили документ, в котором формулировалась необходимость проведения арестов: «После Октябрьского переворота в 1917 году Оптинский и Шамординский монастыри сохранили свою самостоятельность до 1923 года, – писали они. – В Шамординском монастыре был организован совхоз, где монашки в количестве трехсот человек были как рабочие и под флагом советского хозяйства вели свою монастырскую жизнь по установленному монастырскому правилу. Руководили монашеством старцы Оптинского монастыря – Нектарий, иеромонах Никон Беляев и другие, которые идеологически и практически давали указания в работе обоих монастырей...

Оптинский монастырь считался в дореволюционное время третьей святыней в России. В тот момент, когда совершался Октябрьский переворот... монашество... учтя обстановку, переорганизовалось, и образовался племхоз и совхоз, которые взял под свое покровительство Сухинический сельсоюз... При монастыре образовалась садово-огородная артель из монахов, которая просуществовала до 1924 года; за антисоветскую агитацию была ликвидирована.

После окончательного разгона все главари бывшего монастыря вместе с Никоном Беляевым переселились в город Козельск и окрестные селения, где занялись активной антисоветской агитацией. В местные церкви насажали своих монахов и монашек, из последних составили хоры в церквях и использовали их для своих связей, распространения контрреволюционных слухов и так далее...

Ликвидационная комиссия... ликвидируя окончательно монастырь Оптина пустынь и преследуя защиту интересов усадьбы-музея Оптина пустынь, своим протоколом от 19 июня сего года за № 5, § 3 разрешила условно, впредь до приглашения на службу через биржу труда рабочих, оставить на службе для ведения хозяйства музея и охраны имущества семнадцать человек из монашествующих, персонально указанных в протоколе № 5. Как зав. Музеем-усадьбой, так равно и зав. правлением музея-усадьбы Оптина пустынь с самого начала ликвидации Оптинского монастыря, то есть с 24 марта по данное время – в продолжение около пяти месяцев, не пригласили на службу через биржу труда ни одного лица... При производстве проверки 25 июля установлено проживание в пределах монастыря, с ведома и согласия заведовавших, – пятидесяти трех... монахов и, кроме того, около сорока человек разных лиц, прибывших из разных мест, частью из бывшего Шамординского монастыря, затем из города Белева Тульской губернии... которые вводят уклады монастырской жизни, совершая ежедневно утром и вечером богослужения в оставленной для общины верующих одной церкви... игнорируя тем самым распоряжения советского правительства и приговор Калужского губсуда.

В бывшем монастыре Оптина пустынь сотрудники по-прежнему продолжают священнодействовать; в музее по всем углам висят святые угодники, в шкафах ризы, кресты, портрет царицы Анны Иоанновны, колокола и тому подобные... вещи, между тем все это можно встретить в любой церкви».

16 июня 1927 года отец Никон был арестован и заключен в калужскую тюрьму. Всего по делу было арестовано одиннадцать человек. На допросе сотрудники ОГПУ спросили его, на какие средства он живет, помогает ли кому-либо материально и ведет ли агитацию против советской власти. Отец Никон ответил, что живет на средства от продажи мелких домашних вещей и на то, что получает в храме, но сколько получает, не знает, а что касается антисоветской агитации, то ею он не занимался.

1 июля отцу Никону предъявили обвинение в том, что он, «находясь на жительстве в городе Козельске, имеет тесную связь с заведующим Оптинским музеем... совместно с которым ведет антисоветскую агитацию через лиц, близко стоящих к нему, то есть единоверцев. Также ведет религиозную пропаганду и среди крестьянского населения, тем самым вызывая недоверие к советской власти... установлено, что Беляев производит скупку церковного имущества и ценностей для неизвестных целей и на средства, неизвестно откуда получаемые, при содействии зав. Оптинским музеем... в ведении которого указанное имущество находится».

– Когда и как долго вы заведовали Оптинским музеем, кто рекомендовал вас на заведование и почему вы были арестованы в момент заведования музеем?

– В 1919 году я действительно заведовал Оптинским музеем... вернее, в то время был назначен временным хранителем имущества музея приехавшими из Москвы комиссарами – видимо, как лицо грамотное и исполнявшее до этого, то есть в бытность монастыря, должность секретаря; арестован я действительно был, но причину ареста не знаю: думал и думаю, что был арестован как заложник.

– Бывали у вас случаи перепродажи покупаемых вами облачений другим лицам и почему, а также приходилось ли вам покупать... облачения полными комплектами и как часто?

– Случаев перепродажи облачений другим лицам я не отрицаю, но это мною делалось не с целью барышничества, а из-за уважения. Облачения полными комплектами также приходилось покупать, но как часто, сказать не могу.

16 августа 1927 года следствие было закончено; в обвинительном заключении сотрудники ОГПУ написали: «С появлением обновленчества среди православных церквей, появляется антагонизм между монахами и приходским священством за овладение приходами. Под руководством иеромонаха Никона Беляева монахи бывшего Оптинского монастыря ведут борьбу сначала по захвату церковных приходов в городе Козельске, в результате чего козельский собор попадает в их руки, где для большей обеспеченности своего положения Никон Беляев удаляет соборного сторожа, а вместо него сажает своих, преданных ему монахов...

Никон Беляев, устроив в своей квартире моленную и приемную для приходящих к нему... на исповедь и благословение посторонних лиц... снабжает их литературой с целью дальнейшего ее распространения среди населения... В его же квартире, под предлогом исповеди и благословения, устраиваются свидания с контрреволюционным элементом...

Имея большие связи, Никон Беляев, в целях надлежащего использования продаваемых в музее с торгов церковных облачений, берет на себя обязанность по скупке всех продаваемых облачений, в целях... своих лиц, для чего... скупает около 50 комплектов церковных облачений и снабжает ими не только... лиц... находящихся в районе его местожительства, но и... проживающих в других городах Союза...»

Дело было послано на заключение в 6-е отделение секретного отдела ОГПУ в Москву, где в октябре 1927 года было дано окончательное заключение: «Перечисленные лица... прямо и косвенно вели контрреволюционную деятельность и агитацию, прикрывая ее религиозными убеждениями, и тем самым развращали психологию окружающего крестьянского населения, вызывая у крестьянства недовольство и озлобление советской властью».

...............................
«Жития новомучеников и исповедников Российских ХХ века.
Составленные игуменом Дамаскиным (Орловским). Июнь».
Тверь. 2008. С. 463-501

Подробнее можно прочесть на сайте

26 сентября 1888 года в Москве в купеческой семье Беляевых родился мальчик. Его назвали Николаем. И вряд ли могли родители тогда знать, что их сын, Николай Митрофанович Беляев, станет исповедником. И звать его будут совсем иначе - Никоном Оптинским.

Любовь к Богу и Церкви маленький Коля видел в своей семье и пронес её через всю свою жизнь. В год его рождения его мать получила чудный дар - фото святого Иоанна Кронштадтского с автографом. Святой посещал их дом в тот год.

А несколько лет спустя, когда маленький Коля тяжело заболел и врачи практически подписали ему смертный приговор, поскольку ситуация с его состоянием здоровья, по их мнению, была безнадежной, мать стала денно и нощно молиться Николаю Чудотворцу. И ребенок постепенно стал возвращаться к жизни, а спустя некоторое время болезнь и вовсе его покинула.

В семье помимо Николая подрастал еще один сын - Иван. Братья были очень дружны. Они часто говорили о жизни, о том, кем хотят стать в ней. И спустя какое-то время сошлись на том, что каждый из них стремится к аскетизму.

Решили Иван и Николай уйти в монастырь. Но монастырей ведь много на Руси. Какой выбрать? Они, долго не думая, поступили по старинке: нарезали полоски бумаги, на каждой написали название монастыря, скрутили бумажки в трубочки и бросили в шапку. На трубочке, которую они вытащили, помолясь, был написан их путь: Козельская Введенская Оптина пустынь.

Дома с уважением и пониманием отнеслись к выбору сыновей. Братья, собравшись, приехали на место, указанное им самой судьбой.

Там они были приняты в Иоанно-Предтеченский скит преподобным Варсонофием, который несмотря на то, что полюбил обоих братьев, к Николаю привязался гораздо крепче.

Наряду с общими послушаниями Николаю поручили и письмоводство, а позже определили в помощники библиотекаря. Во время же церковных служб он был помощником пономаря.

Несмотря на то, что Николай вырос в богатой купеческой семье и с детства не привык трудиться, здесь, в скиту, он с удовольствием подвизался на любую службу: разгребал снег, носил дрова, мыл посуду, подметал пол. Работая в саду, он, ничем не гнушаясь, носил навоз, копал, сажал.

Послушание письмоводителя все же было основным для него. Он очень много помогал старцу Варсонофию, с которым подолгу беседовал и многому учился.

Но время было грозное, тяжелое. В 1910 году старцу Варсонофию пришлось перенести несправедливое гонение и перемещение из скита в Коломенский Старо-Голутвин монастырь. Послушник Николай тяжело переживал разлуку с любимым старцем, ему очень не хватало бесед и наставлений своего духовного учителя.

В этом же году, спустя несколько месяцев, Николай был пострижен в рясофор, а через пять лет — в мантию. Он получил имя Никон в честь святого мученика Никона. Через год он был рукоположен в иеродиакона, а еще через год удостоился сана иеромонаха.

«Умру, но не уйду»

После октябрьского переворота Оптина была закрыта, начались гонения. «Умру, но не уйду», — так писал преподобный Никон в своем дневнике, будучи ещё послушником монастыря. Эти слова выражали общее настроение оптинской братии.

Нужно было как-то жить, чем-то питаться. Монахи создали свою артель и выживали в сложившейся обстановке. Иеромонах Никон много трудился, чтобы сохранить монастырь. Даже в страшное время гонений на Церковь и православие службы в Оптиной шли своим чередом.

Но не миновала иеромонаха лихая доля. Первый раз его арестовали в 1919 году. Просто так, без предъявления какого-либо обвинения. Правда, вскоре отпустили.

И вновь все силы преподобного Никона были направлены на то, чтобы Оптина выжила. Но… Увы…

Летом 1923 года монастырь был окончательно закрыт; братию, кроме двадцати рабочих при музее, выгнали на улицу. Настоятель Казанского храма передал ключи от него иеромонаху Никону и благословил его принимать богомольцев на исповедь.

Так преподобный Никон за святое послушание настоятелю стал последним Оптинским старцем. Тогда же находившийся в ссылке преподобный Нектарий стал направлять своих духовных чад к преподобному Никону. До этого преподобный Никон не дерзал давать советы обращавшимся к нему, а когда начал принимать народ, то, давая советы, всегда ссылался на слова Оптинских старцев.

Но через год он был вынужден покинуть обитель. А вскоре был арестован и провел в заключении три года. По окончании срока врач, осматривавший преподобного, обнаружил у него тяжелую форму туберкулеза.

Доживал свой век преподобный Никон в Архангельской области, в доме ссыльного священника отца Петра. А 8 июля 1931 года он причастился, прослушал канон на исход души и отошел ко Господу.

Промыслом Божиим на погребение блаженно почившего старца преподобного Никона одних священнослужителей собралось двенадцать человек. Он был отпет по монашескому чину и погребён. 26 июля 1996 указом Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II иеромонах Никон был причислен к лику святых.

Такую вот недолгую, но исполненную любви к Богу жизнь прожил этот великий человек. Пусть же по молитвам святого Оптинского старца Бог простит нам наши прегрешения и укрепит в вере! Во Славу Божию!

Востани слава моя, востани псалтирю и гусли, востану рано...».
22 октября /4 ноября 1925,
Казанской иконы Божией Матери,
Среда 22-ой седмицы по Пятидесятнице

Готово сердце мое, Боже, готово сердце мое: воспою и пою во славе моей. Востани слава моя, востани псалтирю и гусли, востану рано... Исповемся Тебе в людех Господи, воспою Тебе во языцех (Пс. 56, 8–10; 107, 2–4).
Эти слова повторял неоднократно Старец иеросхимонах Анатолий (Зерцалов) – начальник Скита Оптиной Пустыни, перед своей кончиною.
Сколько глубокого, таинственного смысла заключается в этих Богодухновенных словах Псалмопевца. Начнешь размышлять на эту тему, и размышлениям нет конца: так необъятно, глубоко то дивное содержание, которое заключается в этих словах псаломских.
Господь Бог, восхотев сотворить человека, чудно сотворил его: даровал ему неизреченную славу. Он сотворил его по образу Своему и подобию, отобразив на нем славу Свою Божественную. Он дивно устроил его, даровал ему красоту и изящество в строении самого тела его, даровал ему душу безсмертную, одарив ее великими духовными дарованиями, снабдив ее прекрасными способностями, поставил его владыкою, распорядителем всех видимых творений мира сего. Дарована человеку душа, – душою своею безсмертною он возвышается над всеми видимыми творениями. Нет в видимой природе никого и ничего, равного человеку.
Дарован человеку ум высокий, – и умом своим человек возвышается над всею природою: она покорена под ноги ему. Например: изобретает он различные орудия, машины, преодолевает ими силы и стихии природы. Не в состоянии человек голыми руками бороться с огнем – делает машины и побеждает стихию огня. Не может ходить по водам, не имеет силы переплывать большое расстояние, – устраивает лодки, корабли и побеждает водную стихию. Не имеет силы бороться со зверем – делает орудия, при помощи коих побеждает зверя, одолевает его. Разве это не величие, не слава человека? И это еще все относится лишь к обыкновенным естественным способностям человека.
А если взглянем на святых, то увидим, какой дивной славы и власти сподоблялись они, они побеждали природу нравственною силою по благодати Божией: ходили по морю, яко по суху; были переносимы по воздуху Божественной силою, им служили дикие звери, как кроткие агнцы, признавая в них своего владыку; молитвою своею они низводили дождь на землю и совершали другие дивные чудеса. Перечислить их нет возможности.
В Священном Писании так описывается величие человека: Умалил еси его малым чим от ангел, славою и честию венчал еси его: и поставил еси его над делы руку Твоею, вся покорил еси под нозе его (Пс. 8, 6–7). Какого еще большего величия, большей славы можно желать и ожидать? О, воистину, щедро излил Господь милость Свою на человека. Казалось бы, что и человек, имея такие дарования, оценит их и будет жить так, как внушает ему его достоинство человеческое, – согласно Божиим хотениям и велениям.
Но, к великому прискорбию, что мы видим? Мы видим, что человек не уразумел, не оценил того, какой несказанной славы он сподоблен от Творца и Бога Своего, и сказано в псалме: человек в чести сый не разуме, приложися скотом несмысленным и уподобися им (Пс. 48, 13). И за это праведным судом Божиим он лишился своей славы: от славы своея изриновени быша (Пс. 48, 15).
Будучи в такой чести, в такой славе, человек не уразумел своего достоинства, пал, сделался подобным скоту несмысленному. О, великое падение! В какую бездну и тьму низвергает человека грех! Истинно, он уподобляется скотам, питает свою душу, свою безсмертную душу скотскою пищей, ту душу, на которой начертан образ Божий, ту душу, которой и дана способность уподобляться Богу. Не говоря подробно о губительном действии страстей постыдных, блудных, так поразительно и безобразно уподобляющих человека скоту, обратим вниманием на то, что решительно всякая страсть отнимает у человека образ человека, делая его подобным скоту и зверю. Посмотрите, что делает, например, гнев и злоба. Человек, объятый злобою, весь делается зверообразным, глаза мечут искры, искажается лицо – он, кажется, ближнего своего готов пожрать. И все вообще страсти и грехи: чревоугодие, неверие, сребролюбие и другие – превращают человека в скота.
Поистине, нужно здесь вопиять человеку: о, где ты скрылось от меня, мое человеческое достоинство, моя честь, моя слава?!
Но не восхотел Господь Бог Свое прекрасное творение – человека оставить в падении. Он восхотел по Своему безмерному человеколюбию искупить человека от его падения, от греха. Он восхотел поднять его, вернуть ему его прежнюю славу, его прежнее достоинство. Непостижимо для нас, человеков, совершает Господь искупление рода человеческого после падения Адамова – Своим вочеловечением, страданием, смертию и воскресением. И по безмерной любви и милости Своей дает падшему и воссозданному во Христе человеку не только его первое достоинство, но дарует ему способность к еще большему совершенствованию себя. В искуплении человеку дарована способность к безконечному, безпредельному приближению к Богу, к вечному наслаждению в познавании Бога. Он может делаться причастником Божеского естества (2 Петр. 1, 4).
Эта мысль прекрасно выражена в стихире церковной на праздник Благовещения в словах: «Яко да возведет человека, яко един Силен, в первое достояние, с растворением».
Итак, по искуплении человека Господь еще большею славою и честию венчал его, например, в таинствах св. Церкви, особенно же в таинстве св. Евхаристии, к которой «желают ангели приникнути » (1 Петр. 1, 12), ибо искупительная Жертва приносится только за человека, но не за ангелов. В этом, можно сказать, ангелы как бы даже завидуют человекам, не имея возможности причащаться Св. Христовых Таин...
Но и после искупления человека Святейшею Кровию Христа Спасителя человек падал и падает в грех, роняя славу свою, топча ее и уподобляясь скоту несмысленному. Опять лежит человек, поверженный во прах, в горестном безчестии. И вот от лица такого человека, уронившего славу свою, забывшего свое человеческое достоинство, утратившего прежнее свое достояние, св. пророк восклицает: «Востани слава моя ». Вспомни, о человек, кем ты был и чем стал; вспомни славу свою и оставь скотский образ жизни, вернись к прежнему своему достоинству... Востани слава моя, восстани псалтирю и гусли... .
Псалтирью и гуслями называются, по толкованию св. отцов, наши душевные и телесные чувства и способности. Востани псалтирю и гусли , то есть приготовься весь человек, со всеми своими силами и душевными, и телесными к пению Божественному, к жизни о Господе. Давно ты, псалтирь моя, – как бы так говорит Пророк, – заброшена, на тебе, может быть, лежит большой слой пыли, струны твои заржавели, вся ты расстроена, быть может, и разбита, и если ударить по струнам твоим, то не получится стройных звуков: издадут они, твои струны, дребезжание, безформенные, надрывающие душу звуки. О, востани, востани, псалтирь моя!
Нужно настроить струны твои, нужно привести в порядок весь инструмент, ибо, если хотя одна струна будет фальшивить, не получится стройных звуков, будет слышна неправильность, и она будет портить весь строй, всю гармонию. Все пение будет испорчено, хотя бы все остальные струны стройно звучали.
Как в музыке, так и в духовной жизни: нельзя работать Богу и маммоне (Мф. 6, 24), нельзя служить Богу и греху. Должен человек, по Евангелию, возлюбить Господа всею душею, всею крепостию, всем сердцем, всем помышлением своим (Мф. 22, 37; Мк. 12, 30; Лк. 10, 27), не отдавая греху ни одного чувства, ни единой способности своей душевной или телесной. Так и св. апостол Иаков говорит, что если кто в одном согрешит, повинен есть против всего закона; если одну заповедь нарушит, нарушит весь закон (Иак. 2, 10–11). Итак, уготовься, востань, вся псалтирь и гусли, исправься, настройся к должному пению, к должной игре.
Дошел человек до сознания необходимости востания, уже готов бросить греховную жизнь, порвать всякое общение со грехом, обратиться всем существом своим к Богу. Видит это враг-диавол и шепчет человеку: «Куда? Зачем? Еще успеешь». Шепчет, желая ослабить решимость человека. Но человек решительно отвергает внушения врага и, сам себя ободряя, говорит: «Нечего медлить. Скорее. Востану рано. Сейчас же, немедленно, без отлагательства востану. Востану и начну немедленно настраивать свою псалтирь и гусли к пению, т.е. к исправлению всех заповедей Божиих, к житию, согласному с законом Божиим».
И вот начинается жизнь иная, жизнь духовная в общении с Господом. Не без трудностей она. Встречают человека и скорби, и испытания, и борьба с грехом. Томят по временам человека так называемые «предприятия», т.е. осадки и последствия прежде принятого в себя зла и греха, обновляющегося в уме и чувстве человека. Но желание быть с Господом, в Нем Едином искать отрады, покоя и вечного блаженства все преодолевает. Трудится человек, находится в подвиге, уготовляет себя. В таком подвиге проходят большею частью годы, даже десятки лет.
Наконец, испытывая себя, видит и чувствует человек, что умерло в нем всякое желание сладостей мира сего тленного, что омертвело сердце его для наслаждения тленною красотою, что как Единая и Истинная Красота нетленная, как единая цель всех стремлений и желаний его, стоит пред ним Христос. Видит состояние своего сердца человек и вопиет: Готово сердце мое, Боже, готово сердце мое . Ныне, когда оно готово, «воспою и пою во славе моей . Востала моя прежняя слава, уготовилось сердце, сделалось способным к пению Божественному. Ныне воспою и пою , т.е. не перестану петь, воссылать Богу, служить Господу Богу, в служении Богу, в жизни по Богу, в молитве Иисусовой положу всю цель моего жития.
Доселе я стенал под бременем страстей и нападений вражиих, не мог я воспеть радостных песней, я приносил Богу умиленную покаянную молитву, ибо видел и постоянно имел пред глазами мой плен греховный, мою поверженную долу славу. Но ныне, когда востала слава моя, – воспою и пою во славе моей . Ныне исповемся Тебе в людех Господи, воспою Тебе во языцех . Буду говорить, исповедывать о делах Господних (Пс. 117, 17), явленных на мне, грешном, буду благодарить Бога за Его милость ко мне пред всеми людьми, не убоюсь, не устыжусь проводить жизнь, требуемую от меня законом Божиим, во всяком народе, во всяком месте. Воспою и пою в славе моей . Эти слова суть уже, так сказать, восторг святой души.
Старец Анатолий мог так восклицать. Нам до этого далеко, нам более приличен плач о нашем падении, но все-таки и мы всемерно должны стремиться поднять нашу упавшую славу и для этого должны прежде всего начать очищать себя от грехов.
Весь первоначальный наш подвиг должен быть обращен на борьбу с грехом, на очищение сердца от страстей в покаянии и смирении. И Господь, видя смирение и труд наш, оставит грехи наши (Пс. 24, 18), очистится сердце – и востанет тогда слава наша в пении песни Божественной...
Да сподобит же нас сего Господь по милости Своей.
Аминь.

Краткое житие преподобноисповедника Никона Оптинского (Беляева)

Пре-по-доб-ный оп-тин-ский ста-рец Ни-кон, ис-по-вед-ник (в ми-ру Ни-ко-лай Мит-ро-фа-но-вич Бе-ля-ев), ро-дил-ся 26 сен-тяб-ря 1888 го-да в Москве. Его дет-ство про-шло в боль-шой и друж-ной ку-пе-че-ской се-мье. От ро-ди-те-лей он уна-сле-до-вал лю-бовь к Церк-ви, чи-сто-ту и стро-гость нра-ва. С го-да-ми у Ни-ко-лая и его млад-ше-го бра-та Ива-на воз-ник-ло и укре-пи-лось со-зна-тель-ное стрем-ле-ние к ду-хов-ной жиз-ни. Они ре-ши-ли уй-ти в мо-на-стырь, но не зна-ли, в ка-кой. Из-ре-за-ли на по-лос-ки пе-ре-чень рус-ских мо-на-сты-рей и, по-мо-лив-шись, вы-тя-ну-ли по-лос-ку, на ко-то-рой бы-ло на-пи-са-но: «Ко-зель-ская Вве-ден-ская Оп-ти-на пу-стынь».

До-ма не пре-пят-ство-ва-ли бла-го-му ре-ше-нию, и 24 фев-ра-ля 1907 го-да, в день об-ре-те-ния гла-вы Иоан-на Пред-те-чи, бра-тья при-е-ха-ли в Оп-ти-ну. Их обо-их с лю-бо-вью при-нял пре-по-доб-ный ста-рец , но как-то осо-бен-но от-ме-тил Ни-ко-лая. С пер-вых же бе-сед они по-чув-ство-ва-ли необъ-яс-ни-мую тес-ную связь друг с дру-гом, то, что на-зы-ва-ет-ся «ду-хов-ным род-ством».

9 де-каб-ря 1907 го-да, в день празд-но-ва-ния ико-ны Бо-жи-ей Ма-те-ри «Неча-ян-ная Ра-дость», бра-тья Бе-ля-е-вы бы-ли при-ня-ты в чис-ло скит-ской бра-тии. В ок-тяб-ре 1908 го-да брат Ни-ко-лай был на-зна-чен пись-мо-во-ди-те-лем стар-ца Вар-со-но-фия и осво-бож-ден от всех по-слу-ша-ний, кро-ме цер-ков-но-го пе-ния и чте-ния. К это-му вре-ме-ни он ста-но-вит-ся са-мым близ-ким уче-ни-ком и со-та-ин-ни-ком стар-ца Вар-со-но-фия, ко-то-рый, про-ви-дя его вы-со-кое пред-на-зна-че-ние, го-то-вил его в свои пре-ем-ни-ки, пе-ре-да-вая ему свой ду-хов-ный и жиз-нен-ный опыт, ру-ко-во-дил его ду-хов-ной жиз-нью.

В ап-ре-ле 1910 го-да Ни-ко-лай был по-стри-жен в ря-со-фор, а 24 мая 1915 го-да — в ман-тию. Он по-лу-чил имя Ни-кон в честь свя-то-го му-че-ни-ка Ни-ко-на (па-мять 28 сен-тяб-ря). 10 ап-ре-ля 1916 го-да пре-по-доб-ный Ни-кон был ру-ко-по-ло-жен во иеро-ди-а-ко-на, а 3 но-яб-ря 1917 го-да удо-сто-ил-ся са-на иеро-мо-на-ха.

По-сле ок-тябрь-ско-го пе-ре-во-ро-та Оп-ти-на бы-ла за-кры-та, на-ча-лись го-не-ния. «Умру, но не уй-ду» — так пи-сал пре-по-доб-ный Ни-кон в сво-ем днев-ни-ке, бу-дучи еще по-слуш-ни-ком мо-на-сты-ря. Эти сло-ва вы-ра-жа-ли об-щее на-стро-е-ние оп-тин-ской бра-тии. Тру-до-спо-соб-ные мо-на-хи со-зда-ли «сель-ско-хо-зяй-ствен-ную ар-тель», да-вав-шую про-пи-та-ние. Имен-но то-гда пре-по-доб-ный Ни-кон рев-ност-но тру-дил-ся, де-лая все, что толь-ко воз-мож-но, чтобы со-хра-нить мо-на-стырь. В Оп-ти-ной бы-ло тя-же-ло, но служ-ба в хра-мах про-дол-жа-лась. Пер-вый раз его аре-сто-ва-ли 17 сен-тяб-ря 1919 го-да. Ле-том 1923 го-да мо-на-стырь был окон-ча-тель-но за-крыт; бра-тию, кро-ме два-дца-ти ра-бо-чих при му-зее, вы-гна-ли на ули-цу. На-сто-я-тель пре-по-доб-ный Иса-а-кий, от-слу-жив по-след-нюю со-бор-ную ли-тур-гию в Ка-зан-ском хра-ме, пе-ре-дал клю-чи от него пре-по-доб-но-му Ни-ко-ну, бла-го-сло-вил слу-жить и при-ни-мать бо-го-моль-цев на ис-по-ведь. Так пре-по-доб-ный Ни-кон за свя-тое по-слу-ша-ние на-сто-я-те-лю стал по-след-ним оп-тин-ским стар-цем. То-гда же на-хо-див-ший-ся в ссыл-ке пре-по-доб-ный Нек-та-рий стал на-прав-лять сво-их ду-хов-ных чад к пре-по-доб-но-му Ни-ко-ну. До это-го пре-по-доб-ный Ни-кон не дер-зал да-вать со-ве-ты об-ра-щав-шим-ся к нему, а ко-гда на-чал при-ни-мать на-род, то, да-вая со-ве-ты, все-гда ссы-лал-ся на сло-ва оп-тин-ских стар-цев. Из-гнан-ный из оби-те-ли в июне 1924 го-да, он по-се-лил-ся в Ко-зель-ске, слу-жил в Успен-ском хра-ме, при-ни-мал на-род, вы-пол-няя свой пас-тыр-ский долг. В те страш-ные го-ды вер-ные ча-да Церк-ви осо-бен-но нуж-да-лись в укреп-ле-нии и уте-ше-нии, и имен-но та-кой ду-хов-ной опо-рой был пре-по-доб-ный Ни-кон. Его аре-сто-ва-ли в июне 1927 го-да вме-сте с от-цом Ки-рил-лом (Злен-ко). Три страш-ных го-да про-вел пре-по-доб-ный Ни-кон в ла-ге-ре «Кем-пер-пункт».

По окон-ча-нии сро-ка его при-го-во-ри-ли к ссыл-ке в Ар-хан-гель-скую об-ласть. Пе-ред от-прав-кой врач на-шел у пре-по-доб-но-го Ни-ко-на тя-же-лую фор-му ту-бер-ку-ле-за лег-ких и по-со-ве-то-вал про-сить о пе-ре-мене ме-ста ссыл-ки. При-вык-ший все де-лать за по-слу-ша-ние, пре-по-доб-ный Ни-кон по-про-сил со-ве-та у от-ца Ага-пи-та, со-слан-но-го вме-сте с ним. Тот по-со-ве-то-вал не про-ти-вить-ся Бо-жи-ей во-ле, и пре-по-доб-ный Ни-кон сми-рил-ся.

3/16 ав-гу-ста 1930 го-да его «пе-ре-ме-сти-ли» из Ар-хан-гель-ска в го-род Пи-не-гу. Боль-ной, он дол-го ски-тал-ся в по-ис-ках жи-лья, по-ка не до-го-во-рил-ся с жи-тель-ни-цей се-ла Вое-по-ла. Кро-ме вы-со-кой пла-ты, она тре-бо-ва-ла, чтобы ба-тюш-ка, как ба-трак, вы-пол-нял все тя-же-лые физи-че-ские ра-бо-ты. Со-сто-я-ние здо-ро-вья пре-по-доб-но-го Ни-ко-на ухуд-ша-лось с каж-дым днем, он недо-едал. Од-на-жды от непо-силь-но-го тру-да он не смог встать. И то-гда хо-зяй-ка ста-ла гнать его из до-му.

Отец Петр (Дра-чев), то-же ссыль-ный оп-ти-нец, пе-ре-вез уми-ра-ю-ще-го к се-бе в со-сед-нюю де-рев-ню и там уха-жи-вал за ним. Физи-че-ские стра-да-ния не омра-чи-ли ду-ха вер-но-го ра-ба Бо-жия: по-гру-жен-ный в мо-лит-ву, он си-ял незем-ной ра-до-стью и све-том. В по-след-ние ме-ся-цы сво-ей бо-лез-ни он по-чти еже-днев-но при-ча-щал-ся Свя-тых Хри-сто-вых Та-ин. В са-мый день его бла-жен-ной кон-чи-ны, 25 июня/8 июля 1931 го-да, он при-ча-стил-ся, про-слу-шал ка-нон на ис-ход ду-ши. Ли-цо по-чив-ше-го бы-ло необык-но-вен-но бе-лое, свет-лое, улы-ба-ю-ще-е-ся че-му-то ра-дост-но. Про-мыс-лом Бо-жи-им на по-гре-бе-ние бла-жен-но-по-чив-ше-го стар-ца пре-по-доб-но-го Ни-ко-на од-них свя-щен-но-слу-жи-те-лей со-бра-лось две-на-дцать че-ло-век. Он был от-пет и по-гре-бен по мо-на-ше-ско-му чи-ну на клад-би-ще се-ла Вал-до-ку-рье. Гос-подь, да-ро-вав Сво-е-му вер-но-му слу-ге мир-ную кон-чи-ну, и по пре-став-ле-нии по-чтил его со-от-вет-ству-ю-щим его са-ну и за-слу-гам по-гре-бе-ни-ем.

Па-мять о нем жи-ва в ду-шах лю-бя-щих и пом-ня-щих его. В день бла-жен-ной кон-чи-ны пре-по-доб-но-го от-ца на-ше-го Ни-ко-на оп-тин-ские на-сель-ни-ки на-чи-ная с 8 июля 1989 го-да слу-жат па-ни-хи-ды на ме-сте его упо-ко-е-ния на клад-би-ще на Вал-до-ку-рье. Жизнь пра-вед-ных на-чи-на-ет-ся по их кон-чине…

Полное житие преподобноисповедника Никона Оптинского (Беляева)

Пре-по-доб-но-ис-по-вед-ник Ни-кон ро-дил-ся 26 сен-тяб-ря 1888 го-да в Москве в се-мье Мит-ро-фа-на Ни-ко-ла-е-ви-ча и Ве-ры Лав-рен-тьев-ны Бе-ля-е-вых и в Кре-ще-нии был на-ре-чен Ни-ко-ла-ем.
Дед Ни-ко-лая по ма-те-ри, Лав-рен-тий Ива-но-вич Шве-цов, был круг-лым си-ро-той. Его по-до-брал на ули-це некий неболь-шо-го до-стат-ка ку-пец и опре-де-лил ра-бо-тать в сво-ей лав-ке на Бал-чу-ге в Москве. Ку-пец был че-ло-ве-ком оди-но-ким и, ви-дя ис-клю-чи-тель-ную ре-ли-ги-оз-ность и доб-ро-со-вест-ность Лав-рен-тия, за-ве-щал ему свою тор-гов-лю. Де-ла у Лав-рен-тия Ива-но-ви-ча по-шли успеш-но, и в кон-це кон-цов он стал вла-дель-цем трех ла-вок. За-ни-ма-ясь всю жизнь тор-гов-лей, он го-во-рил и лю-бил по-вто-рять: «Чу-жая ко-пей-ка, вне-сен-ная в дом, как по-жар, со-жжет его» , что непра-виль-но го-во-рят: не об-ма-нешь - не про-дашь: «Я за всю мою жизнь ни-ко-гда ни-ко-го не об-ма-нул ни ра-зу, а де-ло мое шло все-гда луч-ше, чем у дру-гих» . Лав-рен-тий Ива-но-вич лю-бил по-се-щать цер-ковь Бо-жию и сам ино-гда пел на кли-ро-се. В те-че-ние трид-ца-ти трех лет он был ста-ро-стой церк-ви свя-тых рав-ноап-о-столь-ных Кон-стан-ти-на и Еле-ны в Крем-ле, в ко-то-рой на-хо-ди-лась чу-до-твор-ная ико-на Бо-жи-ей Ма-те-ри «Неча-ян-ная Ра-дость». Цер-ковь бы-ла из-ряд-но по-вре-жде-на фран-цу-за-ми во вре-мя на-ше-ствия На-по-лео-на, и Лав-рен-тий Ива-но-вич при-нял боль-шое уча-стие в ее вос-ста-нов-ле-нии. Он спо-до-бил-ся ти-хой и мир-ной хри-сти-ан-ской кон-чи-ны: в 12 ча-сов дня он при-об-щил-ся Свя-тых Хри-сто-вых Та-ин и к ве-че-ру ото-шел ко Гос-по-ду.
Отец Ни-ко-лая, Мит-ро-фан Ни-ко-ла-е-вич Бе-ля-ев, был вы-ход-цем из се-мьи кре-стьян Во-ро-неж-ской гу-бер-нии. Из че-тыр-на-дца-ти де-тей он был млад-шим. Се-мья бы-ла бед-ной, и Мит-ро-фан Ни-ко-ла-е-вич ушел пеш-ком на за-ра-бот-ки в Моск-ву и устро-ил-ся ра-бо-чим при ма-га-зине «Мюр и Ме-ри-лиз». От-ли-ча-ясь боль-ши-ми спо-соб-но-стя-ми и тру-до-лю-би-ем, он вско-ре стал про-дав-цом, а за-тем за-ве-ду-ю-щим ма-ну-фак-тур-ным от-де-лом. Пле-ня-ясь внеш-ним успе-хом, он ма-ло за-бо-тил-ся о сво-ем ха-рак-те-ре и нра-ве, ко-то-рые с уда-чей все бо-лее пор-ти-лись, и в кон-це кон-цов он рассо-рил-ся с хо-зя-и-ном и от-крыл свое де-ло. Все пошло по-на-ча-лу успеш-но, но быв-ший хо-зя-ин ока-зал про-ти-во-дей-ствие его де-лу и до-бил-ся то-го, что Мит-ро-фан Ни-ко-ла-е-вич ра-зо-рил-ся. Он же-нил-ся на вдо-ве, у ко-то-рой бы-ло две до-че-ри, но она вско-ре скон-ча-лась, и Мит-ро-фан Ни-ко-ла-е-вич же-нил-ся на Ве-ре Лав-рен-тьевне Шве-цо-вой. Вен-ча-лись они в церк-ви Боль-шое Воз-не-се-ние у Ни-кит-ских во-рот. У них ро-ди-лось во-семь де-тей - две до-че-ри и шесть сы-но-вей . Впо-след-ствии Мит-ро-фан Ни-ко-ла-е-вич стал слу-жить у Лав-рен-тия Ива-но-ви-ча, и вся се-мья пе-ре-еха-ла к нему жить на Боль-шую Ор-дын-ку.
Се-мья Бе-ля-е-вых име-ла бла-го-че-сти-вые устрем-ле-ния, но, как и мно-гие в то вре-мя го-род-ские се-мьи, не по-ни-ма-ла важ-но-сти цер-ков-ной жиз-ни, не при-да-ва-ла зна-че-ния по-стам, не име-ла пред-став-ле-ния о ду-хов-ной ли-те-ра-ту-ре и во-об-ще о том, что кро-ме внеш-не-го со-блю-де-ния об-ря-дов столь же важ-но для че-ло-ве-ка вни-ма-ние к сво-е-му внут-рен-не-му ду-хов-но-му ми-ру, ко-то-рый тре-бу-ет о се-бе по-пе-че-ния да-же зна-чи-тель-но боль-ше-го, чем по-пе-че-ние о пло-ти. Мит-ро-фан Ни-ко-ла-е-вич, по вос-по-ми-на-ни-ям сы-на Ива-на, «цер-ковь... лю-бил. Но он лю-бил ее так, как боль-шин-ство ми-рян то-го вре-ме-ни. Он не вни-кал в глу-би-ну хри-сти-ан-ско-го ве-ро-уче-ния. Хо-дил во храм все празд-ни-ки, на-сла-жда-ясь пе-ни-ем и диа-кон-ски-ми го-ло-са-ми» .
Ко-гда Ни-ко-лаю ис-пол-ни-лось пять лет, он тя-же-ло за-бо-лел и ле-жал уже без-ды-ха-нен, по-си-нел и да-же по-хо-ло-дел, так что отец уже ду-мал, что он умер, но мать не те-ря-ла на-деж-ды, рас-ти-ра-ла его ма-зью и го-ря-чо мо-ли-лась свя-ти-те-лю Ни-ко-лаю Чу-до-твор-цу о да-ро-ва-нии сы-ну жиз-ни. И со-вер-ши-лось чу-до: бо-лезнь оста-но-ви-ла свое те-че-ние, и Ни-ко-лай вы-здо-ро-вел. Впо-след-ствии оп-тин-ский ста-рец, игу-мен , так ска-зал ему о про-ис-шед-шем: «Ко-неч-но, это из ря-да вон вы-хо-дя-щий слу-чай. Соб-ствен-но, не слу-чай, ибо все про-ис-хо-дит с на-ми це-ле-со-об-раз-но... Вам бы-ла да-ро-ва-на жизнь. Ва-ша ма-ма мо-ли-лась, и свя-ти-тель Ни-ко-лай Чу-до-тво-рец мо-лил-ся за вас, а Гос-подь, как Все-ве-ду-щий, знал, что вы по-сту-пи-те в мо-на-стырь, и дал вам жизнь. И верь-те, что до кон-ца жиз-ни пре-бу-де-те мо-на-хом...»
Ни-ко-лай имел доб-рое, от-зыв-чи-вое, спо-соб-ное к глу-бо-ко-му со-чув-ствию нуж-да-ю-щим-ся серд-це. Он пи-сал о се-бе в днев-ни-ке: «Нуж-ды ма-те-ри-аль-ной я ни-ко-гда не ис-пы-ты-вал. Да-же на-про-тив, от пе-лен до смер-ти де-душ-ки , то есть до три-на-дца-ти-лет-не-го воз-рас-та, я жил чуть ли не в рос-ко-ши. Кро-ме то-го, был лю-бим-цем ба-буш-ки, да, ка-жет-ся, и де-душ-ки. Од-ним сло-вом, мне хо-ро-шо жи-лось. Пом-ню, устра-и-ва-лась у нас ел-ка на Рож-де-ство: дет-ское ве-се-лье, кон-фе-ты, блеск укра-ше-ний - все это ра-до-ва-ло ме-ня. Но пом-ню хо-ро-шо один ве-чер. Я один око-ло ел-ки. В ком-на-те по-лу-мрак, го-рит лам-па, и тень от ел-ки па-да-ет на бóльшую по-ло-ви-ну ком-на-ты. И вот ка-кая мысль у ме-ня в го-ло-ве: я сыт, одет, ро-ди-те-ли уте-ши-ли ме-ня пре-крас-ной ел-кой, я ем кон-фе-ты, в ком-на-те теп-ло... Но есть, я знаю, та-кие де-ти, у ко-то-рых нет да-же необ-хо-ди-мо-го. Об ел-ке и ре-чи быть не мо-жет: они по-лу-раз-де-ты, про-сят ми-ло-сты-ню на мо-ро-зе или го-лод-ные си-дят в хо-лод-ных под-ва-лах...»
«Пом-ню, что я ча-сто да-же в иг-рах, ко-то-рые лю-бил, чув-ство-вал неудо-вле-тво-рен-ность, пу-сто-ту. Я не знал, ку-да мне по-сту-пить из гим-на-зии, что вы-брать, ка-кую от-расль на-у-ки, ка-кой, со-об-раз-но с этим, путь жиз-ни. Ни-что мне не нра-ви-лось так, чтобы я мог от-дать-ся то-му, что вы-брал. Был у ме-ня пе-ре-во-рот в жиз-ни, ко-гда все во-круг бы-ло за-ра-же-но со-ци-аль-ны-ми иде-я-ми в на-шем юно-ше-ском кру-гу. Мне эта мас-ка, ко-то-рой при-кры-то де-ло диа-во-ла, ве-ду-щее в па-гу-бу, сна-ча-ла как бы по-нра-ви-лась, хо-тя я и не мог ее сов-ме-стить с ве-рой в Бо-га, в ко-то-рой и о ко-то-рой я ни-че-го не раз-мыш-лял и не да-вал от-че-та, имея ско-рее пре-врат-ное по-ня-тие о ве-щах ве-ры, на-при-мер о мо-на-ше-стве.
Я преж-де со-всем не да-вал [се-бе] от-че-та, что та-кое мо-на-ше-ство, по-том осуж-дал всех мо-на-хов во-об-ще; по-том, за несколь-ко ме-ся-цев до при-ез-да в Оп-ти-ну в пер-вый раз, я на-чал со-мне-вать-ся в мо-на-ше-стве - бо-го-угод-но ли оно? И со-мне-вал-ся до по-след-не-го вре-ме-ни, до са-мо-го по-ступ-ле-ния в скит, и, ве-ро-ят-но, да-же по по-ступ-ле-нии бы-ли со-мне-ния. Те-перь, сла-ва Бо-гу, все за-тих-ло, и ис-ти-на до-ка-зы-ва-ет-ся мо-им соб-ствен-ным опы-том, чте-ни-ем книг и тем, что ви-жу и слы-шу. Как бла-го-да-рить мне Гос-по-да? Ка-ко-го бла-га спо-до-бил ме-ня Гос-подь! Чем я мог за-слу-жить это? Да, здесь ис-клю-чи-тель-но ми-лость Бо-жия, пре-зрев-шая всю мою мер-зость. Дей-стви-тель-но, как я сам мог прий-ти в скит, не ве-ря в иде-ал мо-на-ше-ства, не имея по-ло-жи-тель-но ни-ка-ко-го о нем по-ня-тия, осуж-дая мо-на-хов, жи-вя са-мой са-мо-угод-ли-вой жиз-нью, не же-лая под-чи-нять свою во-лю ни-ко-му из смерт-ных, не мо-лясь ни утром, ни ве-че-ром (прав-да, хо-дя до-воль-но ча-сто в цер-ковь), чи-тая ис-клю-чи-тель-но свет-ские кни-ги (ис-клю-чая кни-гу епи-ско-па Фе-о-фа-на пе-ред са-мым отъ-ез-дом в Оп-ти-ну), ду-мая да-же о бра-ке? Один от-вет: Гос-подь при-вел...
За-ме-чу еще раз, что цер-ковь (это-му я при-даю огром-ное зна-че-ние - мо-жет быть, это бы-ла од-на из са-мых глав-ных при-чин, при-вед-ших ме-ня в оби-тель и к Бо-гу...) лет с две-на-дца-ти-три-на-дца-ти я не по-ки-дал, несмот-ря ни на что...»
Ни-ко-лай вспо-ми-нал о сво-ем ре-ли-ги-оз-ном пу-ти: «Пер-вым мо-им ду-хов-ни-ком был про-то-и-е-рей отец Сер-гий Ля-пи-дев-ский, уже скон-чав-ший-ся, вто-рым - его сын, отец Си-ме-он Сер-ге-е-вич. Несмот-ря на ре-ли-ги-оз-ность ма-мы, ба-буш-ки, де-душ-ки, па-пы - они нас ред-ко по-сы-ла-ли в цер-ковь, осо-бен-но зи-мой, бо-ясь про-сту-ды. А ре-бе-нок сам пой-ти не мо-жет. Нас и ба-ло-ва-ли, и лас-ка-ли, но воль-ни-чать не поз-во-ля-ли, уй-ти без спро-су мы не сме-ли.
Од-на-жды на ис-по-ве-ди, ка-жет-ся, отец Си-ме-он Сер-ге-е-вич ска-зал мне, что необ-хо-ди-мо хо-дить в цер-ковь по празд-ни-кам. “Это - долг пе-ред Бо-гом”. Я по-раз-мыс-лил об этом и со-гла-сил-ся. С тех пор я стал ча-сто хо-дить в цер-ковь, да-же в буд-ни, ко-гда был сво-бо-ден. И это об-ра-ти-лось в при-выч-ку. Хо-дил я так-же и к ве-чер-ним со-бе-се-до-ва-ни-ям по вос-кре-се-ньям. Прав-да, хо-дил боль-ше из-за “ин-те-ре-са”, но все же ино-гда бы-ва-ло что-то вро-де уми-ле-ния. Пом-ню, од-на-жды за со-бе-се-до-ва-ни-ем я, стоя на кли-ро-се, слу-шал про-по-ведь и за-клю-чил в кон-це кон-цов так: “Как бы про-вел я вре-мя до-ма, не знаю, а здесь все-та-ки ду-ше-по-лез-ное услы-шал”.
Услы-шав од-на-жды о гре-хе суе-ве-рия, я при-ло-жил слы-шан-ное к жиз-ни и от-верг все суе-вер-ное - на-при-мер при-ме-ты. Услы-шав од-на-жды о гре-хе воз-зре-ния на де-ву-шек и жен с по-хо-те-ни-ем, я да-же... опе-ча-лил-ся: это до-став-ля-ло мне удо-воль-ствие. Как быть? Смот-реть греш-но, а не смот-реть - ли-шить се-бя удо-воль-ствия. И ре-шил я, что смот-реть мож-но, толь-ко без по-хо-те-ния. Та-кой сдел-кой со сво-ей со-ве-стью я как бы успо-ко-ил-ся: взя-ла верх плот-ская сто-ро-на.
Пред-ста-ви-лось но-вое ис-ку-ше-ние: пред-ло-жи-ли мне учить-ся тан-це-вать, но тан-цы на-зна-ча-лись как раз во вре-мя ве-чер-ни. Ку-да скло-нить-ся? Пом-ню, был 6-й глас на “Гос-по-ди, воз-звах”, мой в то вре-мя са-мый лю-би-мый дог-ма-тик: “Кто Те-бе не убла-жит...”. И ту-да, и ту-да хо-чет-ся. Дол-го я бо-рол-ся, дол-го был в нере-ши-тель-но-сти, и... о, по-зор, по-зор! по-прал я со-весть и по-шел тан-це-вать. Со-вест-но вспом-нить! Как враг ста-ра-ет-ся уда-лить от церк-ви, ес-ли хо-дишь да-же и с рав-но-ду-ши-ем» .
Окон-чив гим-на-зию, Ни-ко-лай по-сту-пил в Мос-ков-ский уни-вер-си-тет, но про-учил-ся недол-го. Он вспо-ми-нал: «В уни-вер-си-те-те я успел про-учить-ся немно-гим бо-лее по-лу-го-да... По-сле Рож-де-ства мои мыс-ли и стрем-ле-ния к бо-го-уго-жде-нию на-ча-ли несколь-ко фор-му-ли-ро-вать-ся, и я стал по-се-щать уни-вер-си-тет хо-тя и еже-днев-но, но с неко-то-рой це-лью... под пред-ло-гом за-ня-тий в уни-вер-си-те-те я ухо-дил утром из до-ма. При-хо-дил в уни-вер-си-тет и был там до 9 ча-сов, а с 9 ча-сов от-прав-лял-ся в Ка-зан-ский со-бор к обедне, пред-ва-ри-тель-но за-хо-дя по до-ро-ге к Ивер-ской, ес-ли там на-ро-ду бы-ва-ло не очень мно-го. От-слу-шав ли-тур-гию, стоя ино-гда да-же всю ли-тур-гию на ко-ле-нях, я не спе-ша от-прав-лял-ся до-мой и за-хо-дил по до-ро-ге в ча-сов-ню Спа-си-те-ля и, по-мо-лив-шись там, уже без за-дер-жек на-прав-лял-ся до-мой. До-ма я, на-пив-шись чаю, са-дил-ся чи-тать Еван-ге-лие, ко-то-рое и чи-тал бо-лее ме-ся-ца или ме-сяц. Ко-гда Еван-ге-лие бы-ло про-чи-та-но, я на-чал чи-тать Апо-стол и “Путь ко спа-се-нию” епи-ско-па Фе-о-фа-на; чи-тал ино-гда ли-сточ-ки и бро-шюр-ки ду-хов-но-го со-дер-жа-ния.
Ве-че-ром я на-чи-нал пи-сать днев-ник, по-том немно-го мо-лил-ся и ло-жил-ся спать. Так про-хо-дил день, за ним дру-гой. Я все бо-лее и бо-лее чув-ство-вал необ-хо-ди-мость пе-ре-ме-нить жизнь, на-чать жизнь иную и мо-лил-ся об этом, ко-неч-но сво-и-ми сло-ва-ми. Гос-подь услы-шал мою греш-ную мо-лит-ву и непо-сти-жи-мы-ми судь-ба-ми на-пра-вил ме-ня в Оп-ти-ну на ино-че-ский путь...»
В фев-ра-ле 1907 го-да Ни-ко-лай по-же-лал со-зна-тель-но ис-по-ве-дать-ся и при-ча-стить-ся Свя-тых Хри-сто-вых Та-ин, что и ис-пол-нил, ис-по-ве-дав-шись иеро-мо-на-ху Чу-до-ва мо-на-сты-ря Се-ра-фи-му, в пер-вый раз под-хо-дя к Та-ин-ству ис-по-ве-ди не фор-маль-но, а со-зна-тель-но же-лая при-ми-ре-ния с Бо-гом и со-еди-не-ния с Цер-ко-вью.
Ни-ко-лай по-ве-дал о сво-ем на-ме-ре-нии по-сту-пить в мо-на-стырь свя-щен-ни-ку Пет-ру Са-ха-ро-ву, за-ко-но-учи-те-лю в гим-на-зии. Тот не чув-ство-вал, что мо-жет ре-шить этот во-прос са-мо-сто-я-тель-но, и на-пра-вил его к сво-е-му то-ва-ри-щу по Ду-хов-ной ака-де-мии епи-ско-пу . Это бы-ло пе-ред Ве-ли-ким по-стом в 1907 го-ду, в Неде-лю о блуд-ном сыне. При встре-че при-сут-ство-ва-ла мать Ни-ко-лая, Ве-ра Лав-рен-тьев-на. Вла-ды-ка ска-зал ей о сы-но-вьях, Ни-ко-лае и Иване, воз-же-лав-ших по-сту-пить в мо-на-стырь: «Не бес-по-кой-тесь, они уви-дят там толь-ко хо-ро-шее, и это оста-нет-ся у них на всю жизнь».
Ве-че-ром 23 фев-ра-ля бра-тья вы-еха-ли в Оп-ти-ну, «не имея о ней, - как пи-сал Ни-ко-лай, - ни ма-лей-ше-го пред-став-ле-ния. Неде-ли за две до то-го вре-ме-ни я не знал, что Оп-ти-на су-ще-ству-ет» . 24 фев-ра-ля, в день об-ре-те-ния гла-вы свя-то-го Иоан-на Пред-те-чи, они впер-вые уви-де-ли Оп-ти-ну. По-быв неко-то-рое вре-мя в мо-на-сты-ре, Ни-ко-лай за-хо-тел остать-ся здесь, но все мо-на-хи, ко-то-рые по-стар-ше, со-ве-то-ва-ли по-жить еще в ми-ру, и отец на-сто-я-тель так-же не за-хо-тел при-нять. Од-на-ко на про-ща-ние пред-ло-жил зай-ти к нему, дал об-щие пра-ви-ла мо-лит-вы и жиз-ни и, бла-го-сло-вив ико-ной Бо-жи-ей Ма-те-ри «Спо-руч-ни-ца греш-ных», ска-зал: «Бла-го-слов-ляю вам, Ни-ко-лай Мит-ро-фа-но-вич, на ра-дость род-ных и зна-ко-мых и на поль-зу ду-ши ва-шей».
Во-семь ме-ся-цев по-сле это-го Ни-ко-лай про-жил в ми-ру, по бла-го-сло-ве-нию епи-ско-па Три-фо-на окорм-ля-ясь у игу-ме-на Бо-го-яв-лен-ско-го мо-на-сты-ря Ио-ны; в мо-на-сты-ре он пре-бы-вал ино-гда до позд-не-го ве-че-ра, ко-гда уже и две-ри за-пи-ра-лись. Отец Иона на-ста-и-вал, чтобы юно-ша ско-рее ухо-дил в мо-на-стырь.
5 де-каб-ря 1907 го-да Ни-ко-лай и его брат Иван при-е-ха-ли в Оп-ти-ну; 7 де-каб-ря, в день па-мя-ти свя-ти-те-ля , ко-гда име-нин-ни-ком бы-вал ста-рец , ски-то-на-чаль-ник игу-мен Вар-со-но-фий бла-го-сло-вил их пе-ре-ез-жать в Оп-ти-ну пу-стынь; 9 де-каб-ря, в день празд-ни-ка ико-ны Бо-жи-ей Ма-те-ри «Неча-ян-ная Ра-дость», они вы-еха-ли из Оп-ти-ной в Моск-ву для окон-ча-тель-но-го устро-е-ния дел в ми-ру. 23 де-каб-ря они бы-ли уже в Оп-ти-ной, а 24‑го - по-се-ли-лись в ке-лье в Пред-те-чен-ском ски-ту.
На-став-ляя Ни-ко-лая пе-ред при-ня-ти-ем в скит, ски-то-на-чаль-ник отец Вар-со-но-фий в на-зи-да-ние рас-ска-зал ему, ка-кую он имел бе-се-ду при сво-ем по-ступ-ле-нии в скит со стар-цем Ана-то-ли-ем (Зер-ца-ло-вым) , ко-то-ро-му по-ве-дал то-гда, что хо-тел бы жить по-уеди-нен-нее, в за-тво-ре.
«- Что же, и в ба-ню хо-дить не бу-де-те? - спро-сил отец Ана-то-лий.
- Ко-неч-но.
- Да, вот я про то-то и го-во-рю, что в ба-ню хо-дить не бу-де-те.
- Вы, Ба-тюш-ка, - го-во-рю я, - что-то под “ба-ней” ра-зу-ме-е-те иное?
- Да, пу-сты-ня, за-твор не очи-ща-ют нас. Я в пу-стыне со сво-и-ми стра-стя-ми мо-гу жить - и не гре-шить по ви-ди-мо-му. Нам нель-зя там по-знать всю немощь свою, свои по-ро-ки, раз-дра-же-ние, осуж-де-ние, зло-бу и дру-гое. А здесь нас чи-стят: как нач-нут “шпи-го-вать”, толь-ко дер-жись, - мы и бу-дем по-зна-вать свои немо-щи и сми-рять-ся. Здесь без ва-шей прось-бы нач-нут вас чи-стить. Ко-гда толь-ко по-сту-па-ешь, все ка-жут-ся Ан-ге-ла-ми, а по-том нач-нешь ви-деть по-ро-ки, и чем даль-ше, тем боль-ше, - с этим на-до бо-роть-ся» .
«Ду-ха на-до дер-жать-ся. Дух жи-во-тво-рит, бук-ва умерщ-вля-ет . Ес-ли ви-деть в мо-на-ше-стве од-ну фор-му, то жить не толь-ко тя-же-ло, но ужас-но. Дер-жи-тесь ду-ха. Смот-ри-те, в се-ми-на-ри-ях ду-хов-ных и ака-де-ми-ях ка-кое неве-рие, ни-ги-лизм, мерт-ве-чи-на, а все по-то-му, что толь-ко од-на зуб-реж-ка, без чув-ства и смыс-ла. Ре-во-лю-ция в Рос-сии про-изо-шла из се-ми-на-рии. Се-ми-на-ри-сту стран-но, непо-нят-но пой-ти в цер-ковь од-но-му, стать в сто-рон-ке, по-пла-кать, уми-лить-ся, - ему это ди-ко. С гим-на-зи-стом та-кая вещь воз-мож-на, но не с се-ми-на-ри-стом. Бук-ва уби-ва-ет» , - до-ба-вил отец Вар-со-но-фий.
29 ян-ва-ря 1908 го-да, в день, ко-гда празд-ну-ет-ся па-мять свя-щен-но-му-че-ни-ка Иг-на-тия Бо-го-нос-ца, Ни-ко-лая и его бра-та Ива-на оде-ли в по-слуш-ни-че-скую одеж-ду. Вру-чая им чет-ки, игу-мен Вар-со-но-фий ска-зал: «Вот вам ору-жие, нещад-но бей-те им неви-ди-мых вра-гов. Преж-де все-го имей-те все-гда страх Бо-жий, без него вы ни-че-го не до-стиг-не-те. Те-перь для вас на-чи-на-ет-ся но-вая жизнь. Хоть вы и жи-ли в ски-ту, да все бы-ло не то. Те-перь вез-де идет раз-го-вор у бе-сов: “Бы-ли по-чти на-ши, те-перь при-шли сю-да спа-сать-ся - как это мож-но?” Но не бой-тесь» .
Да-вая на-став-ле-ние и бла-го-по-же-ла-ния по-слуш-ни-ку Ни-ко-лаю, отец Вар-со-но-фий ска-зал: «Во-об-ще по-ста-рай-тесь еще при мо-ей жиз-ни утвер-дить-ся здесь. А то, что бу-дет по-сле ме-ня, неиз-вест-но. Я мо-лю Бо-га, чтобы мне про-тя-нуть еще пол-го-да или год, чтобы вас укре-пить» .
Ни-ко-лай по-ве-дал стар-цу сму-ща-ю-щие его мыс-ли, буд-то совре-мен-ное мо-на-ше-ство укло-ни-лось от сво-их иде-а-лов. Ста-рец от-ве-тил на это: «Да, да, укло-ни-лось. Од-на-ко диа-во-лу и это [мо-на-ше-ство] не очень нра-вит-ся, ко-ли он так вос-ста-ет про-тив совре-мен-но-го мо-на-ше-ства. Этим мо-на-ше-ством дер-жит-ся весь мир. Ко-гда мо-на-ше-ства не бу-дет, то на-станет Страш-ный Суд» .
Ми-ло-стью Бо-жи-ей Ни-ко-лай сра-зу ото-рвал-ся от ми-ра. У него не пошло в ход и не ста-ло раз-ви-вать-ся мир-ское умо-на-стро-е-ние, как бы-ва-ет, ко-гда но-во-по-сту-пив-ший по-слуш-ник на-чи-на-ет ин-те-ре-со-вать-ся про-ис-хо-дя-щи-ми в мо-на-сты-ре внеш-ни-ми со-бы-ти-я-ми, сна-ча-ла слу-хом, а по-том уже внут-ренне, в по-мыс-лах об-суж-дать, кто ка-ков и ка-кой жиз-нью жи-вет, и, бу-дучи еще не укреп-лен на по-при-ще мыс-лен-ной бра-ни, по-беж-да-ет-ся на-тис-ком по-мыс-лов, ко-то-рые в кон-це кон-цов об-ра-ща-ют-ся в бу-рю воз-рас-та-ю-щи-ми в серд-це стра-стя-ми. Для по-слуш-ни-ка - это ги-бель, а для мо-на-сты-ря - ис-ку-ше-ние, так как та-кие умо-на-стро-е-ния по-рож-да-ют и об-щие мо-на-стыр-ские нестро-е-ния. Из ни-че-го воз-ни-ка-ют, а по-том слов-но бу-ря ка-кая про-не-сет-ся над «ти-хой» оби-те-лью. Но Ни-ко-лай знал толь-ко свою ке-ллию и стар-ца Вар-со-но-фия .
В ски-ту Ни-ко-лай нес по-слу-ша-ние в са-ду, был по-мощ-ни-ком биб-лио-те-ка-ря, но ос-нов-ным его по-слу-ша-ни-ем вско-ре ста-ло сек-ре-тар-ское, у ски-то-на-чаль-ни-ка игу-ме-на Вар-со-но-фия. От-цу Вар-со-но-фию по-лю-бил-ся ти-хий по-слуш-ник, и он ска-зал ему: «С пер-во-го же ра-за я рас-по-ло-жил-ся к вам и ве-рую, что со-хра-нит-ся это рас-по-ло-же-ние на все вре-мя, ко-то-рое мне оста-лось жить... Оста-вай-тесь здесь мо-на-хом до кон-ца сво-ей жиз-ни. А ос-но-ва-ние мо-на-ше-ской жиз-ни - сми-ре-ние. Есть сми-ре-ние - всё есть, а нет сми-ре-ния - ни-че-го нет. Мож-но да-же без вся-ких дел, од-ним сми-ре-ни-ем спа-стись» .
С са-мо-го на-ча-ла жиз-ни в Оп-ти-ной пу-сты-ни Ни-ко-лай по бла-го-сло-ве-нию стар-ца Вар-со-но-фия взял се-бе за пра-ви-ло ве-сти днев-ник. 17 мар-та 1908 го-да он за-пи-сал: «Сво-бод-но-го вре-ме-ни очень ма-ло, так что все вре-мя те-перь, с на-ча-ла по-ста, я про-хо-жу по-слу-ша-ние по-мощ-ни-ка биб-лио-те-ка-ря, а в биб-лио-те-ке сей-час очень мно-го де-ла.
Вот как Гос-подь под-креп-ля-ет ме-ня, недо-стой-но-го: со-вер-шен-но не тя-го-щусь по-стом и да-же луч-шей пи-щи не же-лаю; бы-ва-ют по-мыс-лы о преж-нем, да это так, ми-мо-лет-но, да-же не бес-по-ко-ит... Ста-ра-юсь слу-шать служ-бу, хо-тя это да-ле-ко не все-гда уда-ет-ся, обык-но-вен-но бы-ваю очень рас-се-ян за служ-бой.
Преж-де я ру-гал мо-на-хов, а те-перь, ко-гда сам жи-ву в мо-на-сты-ре, ви-жу, как труд-но быть ис-тин-ным мо-на-хом. И жи-ву я как в ми-ру, ни-чуть не из-ме-нил-ся: все стра-сти, все по-ро-ки, гре-хи, остал-ся та-ким же раз-вра-щен-ным, страст-ным че-ло-ве-ком - толь-ко жи-ву в ке-ллии, в ски-ту, а не в ми-ру. И не стал сра-зу Ан-ге-лом, че-го я тре-бо-вал преж-де от вся-ко-го мо-на-ха без раз-бо-ра, мо-ло-дой ли он или ста-рый и сколь-ко жи-вет в мо-на-сты-ре, и не же-лал ни-че-го при-ни-мать в со-об-ра-же-ние. Те-перь я на-чи-наю по-ни-мать, что прак-ти-че-ское зна-ние, соб-ствен-но, толь-ко и име-ет смысл. Очень лег-ко раз-гла-голь-ство-вать и очень труд-но “де-ло де-лать”» .
А при-бли-зи-тель-но через год он за-пи-сал: «Все мои по-зна-ния при-об-ре-те-ны в ски-ту, вся фор-ми-ров-ка в нечто опре-де-лен-ное мо-их убеж-де-ний и по-ня-тий про-изо-шла здесь, в ски-ту. Здесь, в ски-ту, я при-об-рел бо-лее, чем за всю мою жизнь в ми-ру, бо-лее, чем в гим-на-зии и уни-вер-си-те-те. Не оши-бусь, по-жа-луй, ес-ли ска-жу, что там я по-чти ни-че-го не по-лу-чил, хо-тя в ми-ру от рож-де-ния про-жил 19 лет, а в ски-ту не жи-ву еще и го-да» .
До-стиг-нув сам зна-чи-тель-ных ду-хов-ных вы-сот, отец Вар-со-но-фий чув-ство-вал се-бя оди-но-ким да-же и в еди-но-мыс-лен-ном мо-на-ше-ском об-ще-стве, тем бо-лее что ему при-шлось жить в то вре-мя, ко-гда в Оп-ти-ной на-ча-лись нестро-е-ния и рас-при, и по-то-му бе-се-ды со сми-рен-но и ис-крен-но на-стро-ен-ным по-слуш-ни-ком, жаж-дав-шим на-уче-ния и спа-се-ния, яви-лись и для са-мо-го стар-ца боль-шим уте-ше-ни-ем; несмот-ря на раз-ли-чие в воз-расте и опы-те, у них бы-ли оди-на-ко-вые ду-хов-ные устрем-ле-ния, и меж-ду ни-ми сло-жи-лись близ-кие, по-чти дру-же-ские от-но-ше-ния.
30 ян-ва-ря 1909 го-да Ни-ко-лай за-пи-сал в днев-ни-ке: «Ба-тюш-ка во вре-мя раз-го-во-ра пер-вый раз на-звал ме-ня сво-им со-та-ин-ни-ком. Я это-го не ожи-дал и не знаю, чем мог это за-слу-жить. Спа-си, Гос-по-ди, ба-тюш-ку. Я все бо-лее и бо-лее на-чи-наю ви-деть, что ба-тюш-ка - ве-ли-кий ста-рец. И, к мо-е-му со-жа-ле-нию, ба-тюш-ка все ча-ще и ча-ще го-во-рит о сво-ей смер-ти, что дни его “изо-чте-ни суть”...»
Под-хо-ди-ло вре-мя, ко-гда Ни-ко-лая мог-ли при-звать на во-ен-ную служ-бу, и он спро-сил от-ца Вар-со-но-фия, «мож-но ли мо-лить-ся, чтобы Гос-подь из-ба-вил от во-ен-ной служ-бы или нет? Ба-тюш-ка от-ве-чал, что нель-зя. “Это на-до все-це-ло предо-ста-вить во-ле Бо-жи-ей, ибо преж-де все-го - это за-кон-но. И по-том, мы не зна-ем, бу-дет ли для нас по-лез-но это. Мо-лить-ся об этом рав-но-силь-но то-му, чтобы мо-лить-ся об из-бав-ле-нии от по-слу-ша-ния. Нет, уж луч-ше предо-ста-вим это во-ле Бо-жи-ей”» .
Во вре-мя мед-осмот-ра при-зыв-ни-ков Ни-ко-лай из-за рас-ши-ре-ния вен на ле-вой но-ге был за-чис-лен в опол-че-ние вто-ро-го раз-ря-да, то есть в чис-ло тех, кто не слу-жит сроч-ную служ-бу. Вер-нув-шись по-сле ме-ди-цин-ской ко-мис-сии в скит, он по-шел по-бла-го-да-рить о да-ро-ван-ной ему еще и на бу-ду-щее вре-мя жиз-ни в ски-ту на мо-гил-ки стар-цев; по-бла-го-да-рив стар-цев, он встре-тил от-ца Вар-со-но-фия и ска-зал: «“Бла-го-сло-ви-те. Не при-ня-ли ме-ня”. Ба-тюш-ка об-ра-до-вал-ся, да-же несколь-ко раз пе-ре-спро-сил. Бла-го-сло-вил... За-тем об-ра-тил-ся к во-сто-ку и на-чал мо-лить-ся... “Ве-ли-ка ми-лость Твоя, Гос-по-ди!”» .
На-дви-га-лась но-вая эпо-ха, в ко-то-рой все яс-нее ста-ло ощу-щать-ся при-сут-ствие зло-ве-ще-го ду-ха ан-ти-хри-ста. Во мно-гих охла-де-ва-ла лю-бовь, ко-то-рая в иных ду-шах ед-ва уже теп-ли-лась, по-дав-ля-ясь и угне-та-ясь плот-ски-ми стра-стя-ми. Серд-ца ста-ли уз-ки и не вме-ща-ли дру-гих с их бо-лью и скор-бя-ми, и лю-ди ста-ли от-да-лять-ся друг от дру-га, и мно-же-ство да-же и хо-ро-ше-го на-строя лю-дей ока-зы-ва-лись в оди-но-че-стве. Ка-за-лось, Дух Бо-жий от-хо-дит от ми-ра. Ес-ли рань-ше стро-и-тель-ство цер-ков-ное, «со-став-ля-е-мое и со-во-куп-ля-е-мое по-сред-ством вся-ких вза-им-но скреп-ля-ю-щих свя-зей, при дей-ствии в свою ме-ру каж-до-го чле-на, по-лу-ча-ло при-ра-ще-ние для со-зи-да-ния са-мо-го се-бя в люб-ви» , то те-перь и оно по-чти за-мер-ло с от-сут-стви-ем внут-рен-не-го ду-хов-но-го ро-ста каж-до-го. Из цер-ков-но-го об-ще-ства стал ис-че-зать дух са-мо-по-жерт-во-ва-ния и са-мо-от-вер-жен-но-сти. Ма-ло кто уже хо-тел быть при-гла-шен-ным прой-ти с кем-то по-при-ще, чтобы за-тем ид-ти с ним и два. Из-ме-ня-лось са-мо пред-став-ле-ние о смыс-ле жиз-ни и важ-но-сти осо-зна-ния ее смыс-ла, со-дер-жа-ние жиз-ни ста-ло ухо-дить на пе-ри-фе-рию - во внеш-ние де-ла, и по-то-му в серд-цах са-мих лю-дей все утол-ща-лась сте-на меж-ду этой вре-мен-ной жиз-нью и веч-ной, лю-ди как бы те-ря-ли вход во вра-та веч-ной жиз-ни, пе-ре-ста-ва-ли ори-ен-ти-ро-вать-ся в ду-хов-ных во-про-сах и все бо-лее ста-но-ви-лись лу-ка-вы-ми ча-да-ми ве-ка се-го, от-че-го са-ми ста-но-ви-лись глу-бо-ко несчаст-ны и от-то-го ча-сто мсти-тель-ны.
«Я со-вер-шен-но один... а си-лы сла-бе-ют... - по-жа-ло-вал-ся как-то ста-рец по-слуш-ни-ку. - Мы, я и ба-тюш-ка ... все вме-сте де-ла-ли, друг дру-га уте-ша-ли в скор-бях. При-ду, да и ска-жу: “Ба-тюш-ка... тя-же-ло что-то”. - “Ну что там, тя-же-ло? Те-перь все ни-че-го. А вот при-дут дни...”. Да, а те-перь-то они и при-шли, - мо-на-хов мно-го, мно-го хо-ро-ших, а уте-шить неко-му. Те-перь я по-нял, что зна-чит: “При-дут дни”...»
«19 фев-ра-ля ба-тюш-ка ска-зал мне, - за-пи-сал Ни-ко-лай в днев-ни-ке: “Я вам, брат Ни-ко-лай, не раз уже го-во-рил и еще ска-жу: при-хо-дит мне мысль все бро-сить, уй-ти в ка-кую-ни-будь ке-ллию. Страш-но ста-но-вит-ся жить, брат Ни-ко-лай, страш-но. Толь-ко бо-юсь сам уй-ти, а по-со-ве-то-вать-ся не с кем. Ес-ли бы жив был отец , то по-ехал бы к нему, но и его уже нет. А сам - бо-юсь. Бо-юсь, как бо-ит-ся ча-со-вой уй-ти с по-ста, - рас-стре-ля-ют. В та-ком по-ло-же-нии на-чи-на-ешь по-ни-мать сло-ва про-ро-ка Да-ви-да: “Спа-си мя, Гос-по-ди!..”. Ес-ли взять толь-ко эту часть фра-зы, то са-мо со-бой ра-зу-ме-ет-ся, что ни-кто не хо-чет по-ги-бе-ли и не го-во-рит: “По-гу-би ме-ня, Гос-по-ди”. Все и все-гда мо-гут ска-зать: “Спа-си мя, Гос-по-ди”. Но он при-бав-ля-ет да-лее: “Яко оску-де пре-по-доб-ный” . Не к ко-му об-ра-тить-ся, - Гос-по-ди, спа-си мя. Толь-ко те-перь мне ста-но-вит-ся по-нят-ным, от-че-го бе-жа-ли свя-тые от-цы от ми-ра, имен-но бе-жа-ли... Хо-те-лось бы и мне убе-жать в пу-сты-ню...”.
Неза-дол-го до это-го, как-то ве-че-ром, ба-тюш-ка сам, не по мо-е-му во-про-су, а сам на-чал го-во-рить: “Преж-де я не по-ни-мал, что де-ла-ет-ся в ми-ру, а те-перь, ко-гда при-хо-дит-ся мне стал-ки-вать-ся с ним, он по-ра-жа-ет ме-ня сво-ей край-ней слож-но-стью и без-от-рад-но-стью. Прав-да, бы-ва-ют ра-до-сти, но они ми-мо-лет-ны, мгно-вен-ны. Да и ка-кие это ра-до-сти? Са-мой низ-шей про-бы... А у нас - бла-жен-ство, да-же немнож-ко как бы по-хо-же на рай. Бы-ва-ют, ко-неч-но, и скор-би, но это вре-мен-но... Хо-ро-шо, кто за-бо-тит-ся о внут-рен-ней, со-зер-ца-тель-ной жиз-ни, ибо она даст ему все”» .
Отец Вар-со-но-фий го-во-рил по-слуш-ни-ку Ни-ко-лаю: «Вся-ко-му че-ло-ве-ку нуж-но пре-тер-петь вре-мя ис-ку-ше-ний и борь-бы - тя-же-лое бо-лез-нен-ное со-сто-я-ние. Про эти му-ки го-во-рит-ся в псал-ме: “Объ-яша бо-лез-ни яко раж-да-ю-щия” , - и да-лее: “...и из-ве-де мя на ши-ро-ту” ... Так и вся-кий че-ло-век, рож-да-ясь ду-хов-но в но-вую жизнь, ис-пы-ты-ва-ет бо-лезнь, по-ка еще не вы-шел на ши-ро-ту. Кто не ис-пы-тал этих бо-лез-ней, рож-да-ю-щих в ми-ру, до мо-на-сты-ря, то ему необ-хо-ди-мо ис-пы-тать их в мо-на-сты-ре. И вам это пред-сто-ит, ибо вы не ис-пы-та-ли это-го в ми-ру...
Вот ви-ди-те, через ка-кие гор-ни-ла при-хо-дит-ся про-хо-дить мо-на-ху на ино-че-ском пу-ти с на-ча-ла до кон-ца. И вот тут-то и нуж-на мо-лит-ва Иису-со-ва, и без нее ни од-на ду-ша не вы-дер-жит. По-ка я жив, сколь-ко уж про-дер-жит ме-ня Гос-подь, - вам ни-че-го, а ко-гда ме-ня не бу-дет, вы бу-де-те предо-став-ле-ны са-мо-му се-бе. По-это-му те-перь за-па-сай-тесь тер-пе-ни-ем за-ра-нее. А со-зер-ца-ни-ем все-го это-го не сму-щай-тесь и не уны-вай-те. Рас-крой-те пре-по-доб-но-го и уви-ди-те, что все это и то-гда бы-ло. А те-перь на-учай-тесь тер-пе-нию» .
«Неод-но-крат-но при-хо-ди-лось... слы-шать от ба-тюш-ки, - за-пи-сал Ни-ко-лай в днев-ни-ке, - как он го-во-рил и мне и дру-гим: “Ли-це-ме-рие, двой-ствен-ность, лу-кав-ство во-об-ще по-гре-ши-тель-ны, а на мо-на-ше-ском пу-ти это - пря-мая по-ги-бель. На-до твер-до ид-ти по пу-ти, ни-ку-да не сво-ра-чи-вать, не слу-жить и на-шим и ва-шим...”» .
Ча-сто отец Вар-со-но-фий бе-се-до-вал с по-слуш-ни-ком Ни-ко-ла-ем о мо-лит-ве Иису-со-вой, спра-вед-ли-во по-ла-гая, что она ос-нов-ное и са-мое на-деж-ное сред-ство борь-бы с вра-гом ро-да че-ло-ве-че-ско-го, и од-на-жды спро-сил: «Ка-кой при-знак Про-мыс-ла Бо-жия о че-ло-ве-ке?» Ни-ко-лай не су-мел от-ве-тить, и отец Вар-со-но-фий ска-зал: «Непре-стан-ные скор-би, по-сы-ла-е-мые Бо-гом че-ло-ве-ку, суть при-зна-ки осо-бо-го Бо-жия про-мыш-ле-ния о че-ло-ве-ке. Смысл скор-бей мно-го-раз-ли-чен: они по-сы-ла-ют-ся для пре-се-че-ния зла, или для вра-зум-ле-ния, или для боль-шей сла-вы...» За-тем он стал го-во-рить о мо-лит-ве: «Ее на-ча-ло - тес-ный путь. Но при-об-ре-те-ние внут-рен-ней мо-лит-вы необ-хо-ди-мо... Внеш-няя ум-ная мо-лит-ва недо-ста-точ-на, ибо она бы-ва-ет [и] у че-ло-ве-ка, в ко-то-ром при-сут-ству-ют стра-сти. Од-на ум-ная недо-ста-точ-на, а внут-рен-нюю по-лу-ча-ют весь-ма немно-гие. Вот неко-то-рые и го-во-рят: “Ка-кой же смысл тво-рить мо-лит-ву? Ка-кая поль-за?” Ве-ли-кая! Ибо Гос-подь, да-вая мо-лит-ву мо-ля-ще-му-ся, да-ет че-ло-ве-ку мо-лит-ву или пе-ред са-мой смер-тью, или да-же по-сле смер-ти. Толь-ко не на-до ее остав-лять”» .
Ста-рец Вар-со-но-фий хо-тел, чтобы осо-зна-ни-ем важ-но-сти и зна-чи-мо-сти мо-лит-вы Иису-со-вой про-ник-ся и по-слуш-ник; бе-се-дуя с ним, ста-рец ска-зал: «Да, я за-ни-мал-ся мо-лит-вой Иису-со-вой; де-ло шло, мо-лит-ва на-чи-на-ла у ме-ня раз-го-рать-ся... Но на-сто-я-тель-ство у ме-ня от-ня-ло ее... Мо-лит-ва чуть ды-шит... Вот я ча-сто за-даю се-бе этот во-прос: “Что - вы-иг-раю я на этом сво-ем по-сту или про-иг-раю?”. Да, ска-жу я вам, враг вам все даст, что хо-ти-те: иеро-мо-на-ше-ство, власть, на-сто-я-тель-ство, да-же пат-ри-ар-ше-ство, - но толь-ко не даст мо-лит-вы Иису-со-вой. Сколь она ему нена-вист-на! Все даст, толь-ко не ее...» .
Как-то Ни-ко-лай за-пи-сал в днев-ни-ке: «Вче-ра ба-тюш-ка го-во-рил, что до страш-ных вре-мен до-жи-вем мы, но что бла-го-дать Бо-жия по-кро-ет нас. Это ба-тюш-ка ска-зал под впе-чат-ле-ни-ем раз-го-во-ра о но-вей-ших изоб-ре-те-ни-ях, ко-то-рые, имея как бы и доб-рые сто-ро-ны, все-гда ока-зы-ва-ют-ся вред-ны-ми бо-лее, неже-ли по-лез-ны-ми, и да-же, мож-но ска-зать, суть про-сто зло» .
В Ве-ли-кую Пят-ни-цу 16 ап-ре-ля 1910 го-да вме-сте с дру-ги-ми по-слуш-ни-ка-ми Ни-ко-лай был по-стри-жен в ря-со-фор. По-сле по-стри-га все по-шли в ке-ллию к от-цу Вар-со-но-фию, и он ска-зал но-во-по-стри-жен-ным: «Преж-де я го-во-рил вам и те-перь по-вто-ряю: сми-ре-ние - всё. Есть сми-ре-ние - всё есть, нет сми-ре-ния - ни-че-го нет. Вы по-лу-чи-ли ря-со-фор. Это не есть ка-кое-ли-бо по-вы-ше-ние, как, на-при-мер, в ми-ру, ко-гда да-ют по-вы-ше-ние, на-зна-чая в офи-цер-ский чин и про-чее. И там по-лу-чив-ший счи-та-ет сво-им дол-гом гор-дить-ся сво-им по-вы-ше-ни-ем, а у нас не так. На мо-на-ше-ском зна-ме-ни на-пи-са-ны сло-ва: “Кто хо-чет быть боль-шим, да бу-дет всем слу-га” [ ; ]. Сми-ряй-тесь и сми-ряй-тесь... Те-перь вас бо-лее бу-дет уте-шать бла-го-дать Бо-жия, но и враг бу-дет озлоб-лять» .
В фев-ра-ле 1912 го-да сму-та в Оп-ти-ной и по-пыт-ки свет-ско-го об-ще-ства убрать игу-ме-на Вар-со-но-фия из ски-та за-вер-ши-лись ука-зом Си-но-да о на-зна-че-нии его на-сто-я-те-лем рас-по-ло-жен-но-го вбли-зи го-ро-да Ко-лом-ны Ста-ро-Го-лутви-на мо-на-сты-ря с воз-ве-де-ни-ем в сан ар-хи-манд-ри-та. По-сле-до-вав-ший за этим про-тест бра-тии был остав-лен без вни-ма-ния. Через год ста-рец Вар-со-но-фий скон-чал-ся.
24 мая 1915 го-да Ни-ко-лай был по-стри-жен в ман-тию и на-ре-чен Ни-ко-ном в честь му-че-ни-ка Ни-ко-на; 10 ап-ре-ля 1916 го-да он был хи-ро-то-ни-сан во иеро-ди-а-ко-на, а 3 но-яб-ря 1917 го-да - во иеро-мо-на-ха.
В 1917 го-ду к вла-сти при-шли без-бож-ни-ки, и на-ча-лось вре-мя бес-по-щад-ных го-не-ний на Рус-скую Пра-во-слав-ную Цер-ковь. «В фев-ра-ле 1918 го-да неболь-шой от-ряд крас-но-ар-мей-цев при-был в Оп-ти-ну пу-стынь, гру-бо и бес-це-ре-мон-но сол-да-ты про-из-ве-ли осмотр мо-на-сты-ря и ски-та. То-гда же бы-ла сде-ла-на опись все-го цер-ков-но-го иму-ще-ства оби-те-ли, вклю-чая бо-го-слу-жеб-ные со-су-ды, ико-ны... 26 июня 1918 го-да был кон-фис-ко-ван мо-на-стыр-ский дом и дру-гие по-строй-ки при мель-ни-це на ре-ке Дру-гузне. 23 июля 1918 го-да иеро-мо-нах Ни-кон (Бе-ля-ев), по бла-го-сло-ве-нию на-сто-я-те-ля про-во-див-ший пе-ре-го-во-ры с пред-ста-ви-те-ля-ми со-вет-ской вла-сти, до-ло-жил епи-ско-пу Фе-о-фа-ну (Ту-ля-ко-ву) о пла-ни-ру-е-мой кон-фис-ка-ции всех без ис-клю-че-ния ло-ша-дей и что цель кон-фис-ка-ции во-все не нуж-ды ар-мии, как об этом за-яв-ля-ет-ся, а рас-фор-ми-ро-ва-ние мо-на-сты-ря. К 10 ав-гу-ста бы-ло ре-ше-но уда-лить из Оп-ти-ной всех мо-на-хов. В мо-на-стыр-ской го-сти-ни-це на две-ри од-ной из ком-нат уже ви-се-ла вы-вес-ка “Ко-зель-ский Уезд-ный Во-ен-ный Ко-мис-сар”. Сре-ди ко-зель-ских ко-мис-са-ров об-суж-дал-ся во-прос о том, что нуж-но пред-ло-жить всем мо-на-хам остричь во-ло-сы и по-сту-пить на свет-скую служ-бу. 5 ав-гу-ста 1918 го-да уезд-ный Ко-мис-са-ри-ат Со-ци-аль-но-го Обес-пе-че-ния по-тре-бо-вал от мо-на-сты-ря предо-ста-вить два кор-пу-са для раз-ме-ще-ния в них дет-ско-го при-ю-та и бо-га-дель-ни.
Чи-нов-ни-ки из учре-жде-ний со-вет-ской вла-сти, рас-по-ло-жен-ные к оби-те-ли, в част-ных раз-го-во-рах неод-но-крат-но со-ве-то-ва-ли бра-тии для спа-се-ния мо-на-сты-ря и его хо-зяй-ства за-ре-ги-стри-ро-вать-ся в ка-че-стве тру-до-вой об-щи-ны или ар-те-ли» .
В 1919 го-ду Оп-тин-ский мо-на-стырь был пре-об-ра-зо-ван в пле-мен-ное хо-зяй-ство, ко-то-рое воз-гла-вил один из мо-на-стыр-ских по-слуш-ни-ков. Но-во-об-ра-зо-ван-ное хо-зяй-ство поль-зо-ва-лось по до-го-во-ру все-ми по-строй-ка-ми мо-на-сты-ря, кро-ме хи-ба-рок стар-цев и биб-лио-те-ки, по-сле его лик-ви-да-ции все мо-на-стыр-ские по-строй-ки по-сту-пи-ли в ве-де-ние му-зея. При му-зее был устро-ен ко-же-вен-ный за-вод и де-ре-во-об-ра-ба-ты-ва-ю-щие ма-стер-ские, в ко-то-рых тру-ди-лось око-ло трид-ца-ти мо-на-хов и по-слуш-ни-ков. В мае 1919 го-да за-ве-ду-ю-щим му-зе-ем был вре-мен-но на-зна-чен иеро-мо-нах Ни-кон.
30 сен-тяб-ря 1919 го-да вла-сти аре-сто-ва-ли часть бра-тии Оп-ти-ной пу-сты-ни и свя-щен-ни-ков, слу-жив-ших в хра-мах Ко-зель-ско-го уез-да, сре-ди них был аре-сто-ван и отец Ни-кон .
На-сто-я-тель Оп-ти-ной пу-сты-ни ар-хи-манд-рит Иса-а-кий пи-сал 3 ок-тяб-ря епар-хи-аль-но-му ар-хи-ерею: «...мест-ные вла-сти про-из-ве-ли обыск в по-ме-ще-ни-ях прео-свя-щен-но-го епи-ско-па Ми-хея, каз-на-чея иеро-мо-на-ха Пан-те-ле-и-мо-на и пись-мо-во-ди-те-ля иеро-мо-на-ха Ни-ко-на. По-сле обыс-ка на-зван-ные ли-ца бы-ли аре-сто-ва-ны и от-прав-ле-ны в ко-зель-скую тюрь-му, а по-ме-ще-ния их на дру-гой день бы-ли за-пе-ча-та-ны те-ми же вла-стя-ми...»
Опи-сы-вая усло-вия их со-дер-жа-ния, на-сто-я-тель пи-сал 23 ок-тяб-ря: «...за-клю-чен-ным в ко-зель-скую тюрь-му прео-свя-щен-но-му епи-ско-пу Ми-хею и иеро-мо-на-хам Пан-те-ле-и-мо-ну и Ни-ко-ну еже-днев-но до-став-ля-ет-ся пи-ща и дру-гое необ-хо-ди-мое, че-го они по-про-сят, в том чис-ле и кни-ги для чте-ния. Их на-ве-ща-ют близ-кие, а од-на-жды по их прось-бе по-сы-лал-ся в тюрь-му иеро-мо-нах со Свя-ты-ми Да-ра-ми, и за-клю-чен-ные при-об-ща-лись Свя-тых Та-ин...» По-сле непро-дол-жи-тель-но-го за-клю-че-ния в ко-зель-ской тюрь-ме вла-сти 17 но-яб-ря то-го же го-да осво-бо-ди-ли уз-ни-ков .
13 мар-та 1920 го-да ко-ман-дир 10-й брига-ды во-ору-жен-ной охра-ны Асе-най-мер и по-мощ-ник гу-берн-ско-го во-ен-но-го ко-мис-са-ра Ал-ма-зов аре-сто-ва-ли груп-пу свя-щен-но-слу-жи-те-лей, мо-на-хов и ми-рян, имев-ших от-но-ше-ние к Оп-ти-ной пу-сты-ни, и сре-ди них от-ца Ни-ко-на. Бы-ло по-ста-нов-ле-но: «Во из-бе-жа-ние по-бе-га... за-клю-чить в гу-берн-скую тюрь-му... до вы-яс-не-ния лич-но-стей и со-ста-ва пре-ступ-ле-ния» .
Лич-ность от-ца Ни-ко-на бы-ла вско-ре вы-яс-не-на, но ни-ка-ких до-ка-за-тельств его контр-ре-во-лю-ци-он-ной де-я-тель-но-сти най-де-но не бы-ло, и 17 мар-та то-го же го-да Ка-луж-ская Губ-че-ка рас-по-ря-ди-лась осво-бо-дить его.
В 1920 го-ду в му-зей при-бы-ла лик-ви-да-ци-он-ная ко-мис-сия, ко-то-рая со-ста-ви-ла акт о пе-ре-да-че все-го иму-ще-ства мо-на-сты-ря Глав-му-зею. В июле то-го же го-да часть цер-ков-но-го иму-ще-ства бы-ла пе-ре-да-на ре-ли-ги-оз-ной об-щине. В это вре-мя в Оп-ти-ной из на-сель-ни-ков мо-на-сты-ря ор-га-ни-зо-ва-лось са-до-во-ого-род-ное то-ва-ри-ще-ство.
В 1922 го-ду лик-ви-да-ци-он-ная ко-мис-сия уда-ли-ла из мо-на-сты-ря бóльшую часть мо-на-хов, и с это-го вре-ме-ни Оп-ти-на пу-стынь по-сту-пи-ла в осо-бое ве-де-ние ОГПУ: ту-да был на-прав-лен его пред-ста-ви-тель для по-сто-ян-но-го на-блю-де-ния, у него хра-ни-лись клю-чи от всех мо-на-стыр-ских по-ме-ще-ний, кро-ме церк-вей и му-зея.
9 мар-та 1920 го-да скон-чал-ся ски-то-на-чаль-ник схи-и-гу-мен Фе-о-до-сий, 30 июля 1922 го-да скон-чал-ся иерос-хи-мо-нах Ана-то-лий (По-та-пов) , зи-мой то-го же го-да был аре-сто-ван ста-рец Нек-та-рий , ко-то-рый бла-го-сло-вил сво-их ду-хов-ных де-тей об-ра-щать-ся к иеро-мо-на-ху Ни-ко-ну; с это-го вре-ме-ни отец Ни-кон стал при-ни-мать на ис-по-ведь на-род, про-дол-жав-ший по-преж-не-му ехать в Оп-ти-ну за ду-хов-ным окорм-ле-ни-ем.
Осе-нью 1922 го-да отец Ни-кон пи-сал ма-те-ри: «Хри-стос по-сре-де нас, до-ро-гая ма-ма-ша. Ми-ра и ра-до-ва-ния о Гос-по-де Иису-се усерд-но те-бе же-лаю и про-шу тво-их свя-тых мо-литв и ро-ди-тель-ско-го бла-го-сло-ве-ния.
О се-бе что пи-сать мне? Я жив и здо-ров, нужд ни-ка-ких осо-бых не имею, необ-хо-ди-мое все по-лу-чаю, тру-жусь несколь-ко в пись-мо-вод-стве, мно-го за-нят бы-ваю раз-лич-ны-ми де-ла-ми по оби-те-ли или, вер-нее, де-ла-ми, ка-са-ю-щи-ми-ся во-об-ще на-ше-го об-ще-го жи-тия, пою на кли-ро-се и, на-ко-нец, слу-жу, пред-стоя пре-сто-лу Бо-жию во свя-том ал-та-ре.
Что ка-са-ет-ся мо-ей внут-рен-ней жиз-ни и по ке-ллие, и по ду-ше, то это да-ле-ко не всем мож-но знать. Ке-ллия моя в дли-ну име-ет пять ар-шин, в ши-ри-ну три ар-ши-на шесть верш-ков, в од-но ок-но. Ке-ллия для ме-ня до-ро-же вся-ких пыш-ных до-мов и чер-то-гов.
Что ка-са-ет-ся усло-вий на-ше-го об-ще-го жи-тия, то это де-ло слож-ное и вме-сте очень про-стое: слож-ное, ибо труд-но из-ло-жить на бу-ма-ге все, что сей-час пред-став-ля-ет быв-ший мо-на-стырь, и все, что мы пе-ре-жи-ва-ем и пред-при-ни-ма-ем, - про-стое, ибо “аще не Гос-подь со-зи-ждет дом, всуе тру-ди-ша-ся зи-жду-щие”, по пса-лом-ско-му сло-ву (). Да, нуж-но при-ни-мать ме-ры воз-мож-ные, под-ска-зы-ва-е-мые здра-вым ра-зу-мом и не про-тив-ные ду-ху хри-сти-ан-ско-го и ино-че-ско-го жи-тия, но, при-ни-мая их, успе-ха ожи-дать долж-но все-це-ло от ру-ки Гос-под-ней.
Гор-дость че-ло-ве-че-ская го-во-рит: мы сде-ла-ем, мы до-стиг-нем, - и на-чи-на-ем стро-ить баш-ню Ва-ви-лон-скую, тре-бу-ем от Бо-га от-че-та в Его дей-стви-ях, же-ла-ем быть рас-по-ря-ди-те-ля-ми все-лен-ной, меч-та-ем о за-об-лач-ных пре-сто-лах, - но ни-кто и ни-что не по-ви-ну-ет-ся ей, и бес-си-лие че-ло-ве-ка до-ка-зы-ва-ет-ся со всею оче-вид-но-стью горь-ким опы-том. На-блю-дая опыт сей из ис-то-рии и древ-них, дав-но ми-нув-ших дней, и совре-мен-ных, при-хо-жу к за-клю-че-нию, что непо-сти-жи-мы для нас пу-ти Про-мыс-ла Бо-жия, не мо-жем мы их по-нять, а по-то-му необ-хо-ди-мо со всем сми-ре-ни-ем пре-да-вать-ся во-ле Бо-жи-ей.
За-тем вто-рое: ни-кто и ни-что не мо-жет по-вре-дить че-ло-ве-ку, ес-ли сам се-бе он не по-вре-дит; на-про-тив, кто не укло-ня-ет-ся от гре-ха, то-му и ты-ся-ча спа-си-тель-ных средств не по-мо-гут. Сле-до-ва-тель-но, един-ствен-ное зло есть грех: Иуда пал, на-хо-дясь со Спа-си-те-лем, а пра-вед-ный Лот спас-ся, жи-вя в Со-до-ме. Эти и по-доб-ные этим мыс-ли при-хо-дят мне, ко-гда по-уча-юсь я в чте-нии свя-тых от-цов и ко-гда гля-жу ум-ствен-но на окру-жа-ю-щее.
Что бу-дет? Как бу-дет? Ко-гда бу-дет? Ес-ли слу-чит-ся то и то, ку-да при-к-ло-нить-ся? Ес-ли со-вер-шит-ся то и то, где най-ти под-креп-ле-ние и уте-ше-ние ду-хов-ное? О, Гос-по-ди, Гос-по-ди! И недо-уме-ние лю-тое объ-ем-лет ду-шу, ко-гда хо-чешь сво-им умом все преду-смот-реть, про-ник-нуть в тай-ну гря-ду-ще-го, не из-вест-но-го нам, но по-че-му-то страш-но-го. Из-не-мо-га-ет ум: пла-ны его, сред-ства, изоб-ре-та-е-мые им, - дет-ская меч-та, при-ят-ный сон. Проснул-ся че-ло-век - и все ис-чез-ло, стал-ки-ва-е-мое су-ро-вой дей-стви-тель-но-стью, и все пла-ны ру-шат-ся. Где же на-деж-да? На-деж-да в Бо-ге.
Гос-подь - упо-ва-ние мое и при-бе-жи-ще мое. В пре-да-нии и се-бя и все-го во-ле Бо-жи-ей об-ре-таю мир ду-ше мо-ей. Ес-ли я пре-даю се-бя во-ле Бо-жи-ей, то во-ля Бо-жия и бу-дет со мной со-вер-шать-ся, а она все-гда бла-гая и со-вер-шен-ная. Ес-ли я Бо-жий, то Гос-подь ме-ня и за-щи-тит, и уте-шит. Ес-ли для поль-зы мо-ей по-шлет-ся мне ка-кое ис-ку-ше-ние - бла-го-сло-вен Гос-подь, стро-я-щий мое спа-се-ние. Да-же при на-плы-ве скор-бей си-лен Гос-подь по-дать уте-ше-ние ве-ли-кое и пре-слав-ное... Так я мыс-лю, так я чув-ствую, так на-блю-даю и так ве-рую.
Из это-го не по-ду-май, что я мно-го пе-ре-жил скор-бей и ис-пы-та-ний. Нет, мне ка-жет-ся, что я еще не ви-дал скор-бей. Ес-ли и бы-ва-ли со мной пе-ре-жи-ва-ния, ко-то-рые по по-верх-ност-но-му взгля-ду на них по всей ви-ди-мо-сти ка-за-лись чем-то при-скорб-ным, то они не при-чи-ня-ли мне силь-ной сер-деч-ной бо-ли, не при-чи-ня-ли скор-би, а по-то-му я не ре-ша-юсь на-звать их скор-бя-ми. Но я не за-кры-ваю гла-за на со-вер-ша-ю-ще-е-ся и на гря-ду-щее, дабы уго-то-вить ду-шу свою во ис-ку-ше-ние, дабы мож-но бы-ло мне ска-зать пса-лом-ски-ми сло-ва-ми: “Уго-то-вих-ся и не сму-тих-ся”.
Я со-об-щал те-бе, что у нас бы-ло след-ствие, ре-ви-зо-ва-ли де-ла на-ше-го То-ва-ри-ще-ства. Это след-ствие не кон-че-но еще, су-да еще не бы-ло. Ко-гда бу-дет суд и чем он кон-чит-ся - Бог весть. Но, несо-мнен-но, без во-ли Бо-жи-ей ни со мной в част-но-сти, ни во-об-ще с на-ми ни-че-го со-вер-шить-ся не мо-жет, и по-то-му я спо-ко-ен. А ко-гда на ду-ше спо-кой-но, то-гда че-го же еще ис-кать?
Сей-час я при-шел от все-нощ-ной и за-кан-чи-ваю пись-мо, ко-то-рое на-чал еще пе-ред все-нощ-ной. Гос-по-ди, ка-кое сча-стье. Ка-кие чуд-ные гла-го-лы ве-ща-ют-ся нам в хра-ме. Мир и ти-ши-на. Дух свя-ты-ни ощу-ти-тель-но чув-ству-ет-ся в хра-ме. Кон-ча-ет-ся служ-ба Бо-жия, все идут в до-ма свои. Вы-хо-жу из хра-ма и я.
Чуд-ная ночь, лег-кий мо-ро-зец. Лу-на се-реб-ря-ным све-том об-ли-ва-ет наш ти-хий уго-лок. Иду на мо-гил-ки по-чив-ших стар-цев, по-кло-ня-юсь им, про-шу их мо-лит-вен-ной по-мо-щи, а им про-шу у Гос-по-да веч-но-го бла-жен-ства на небе. Мо-гил-ки эти мно-го ве-ща-ют на-ше-му уму и серд-цу, от этих хо-лод-ных над-гро-бий ве-ет теп-лом. Пред мыс-лен-ны-ми взо-ра-ми ума вста-ют див-ные об-ра-зы по-чив-ших ис-по-ли-нов ду-ха.
Эти дни я неод-но-крат-но вспо-ми-нал ба-тюш-ку Вар-со-но-фия. Мне вспо-ми-на-лись его сло-ва, его на-став-ле-ние, дан-ное мне од-на-жды, а мо-жет быть, и не од-на-жды. Он го-во-рил мне: “Апо-стол за-ве-ща-ет: “Ис-пы-ты-вай-те се-бя, в ве-ре ли вы” , - и про-дол-жал: - смот-ри-те, что го-во-рит тот же апо-стол: “Те-че-ние скон-чах, ве-ру со-блю-дох, а те-перь мне го-то-вит-ся уже ве-нец” . Да, ве-ли-кое де-ло - со-хра-нить, со-блю-сти ве-ру. По-это-му и я вам го-во-рю: ис-пы-ты-вай-те се-бя, в ве-ре ли вы. Ес-ли со-хра-ни-те ве-ру, мож-но иметь бла-го-на-де-жие о сво-ей уча-сти”. - Ко-гда все это го-во-рил мне по-чив-ший ста-рец... я чув-ство-вал, что он го-во-рит что-то див-ное, вы-со-кое, ду-хов-ное. Ум и серд-це с жад-но-стью схва-ты-ва-ли его сло-ва. Я и преж-де слы-шал это апо-столь-ское из-ре-че-ние, но не про-из-во-ди-ло оно на ме-ня та-ко-го дей-ствия, та-ко-го впе-чат-ле-ния.
Мне ка-за-лось: что осо-бен-но-го - со-хра-нить ве-ру? Я ве-рую, и ве-рую по‑пра-во-слав-но-му, ни-ка-ких со-мне-ний в ве-ре у ме-ня нет. Но тут я по-чув-ство-вал, что в из-ре-че-нии этом за-клю-ча-ет-ся что-то ве-ли-кое, что дей-стви-тель-но ве-ли-ко - несмот-ря на все ис-ку-ше-ния, на все пе-ре-жи-ва-ния жи-тей-ские, на все со-блаз-ны - со-хра-нить в серд-це сво-ем огонь свя-той ве-ры неуга-си-мым, и неуга-си-мым да-же до смер-ти, ибо ска-за-но: “Те-че-ние скон-чах”, т.е. вся зем-ная жизнь уже про-жи-та, окон-че-на, уже прой-ден путь, ко-то-рый над-ле-жа-ло прой-ти, я уже на-хо-жусь на гра-ни зем-ной жиз-ни, за гро-бом уже на-чи-на-ет-ся иная жизнь, ко-то-рую уго-то-ва-ла мне моя ве-ра, ко-то-рую я со-блюл. “Те-че-ние скон-чах, ве-ру со-блю-дох”. И за-по-ве-дал мне див-ный ста-рец про-ве-рять се-бя вре-мя от вре-ме-ни в ис-ти-нах ве-ры пра-во-слав-ной, чтобы не укло-нить-ся от них неза-мет-но для се-бя. Со-ве-то-вал, меж-ду про-чим, про-чи-ты-вать “Пра-во-слав-ный Ка-те-хи-зис” мит-ро-по-ли-та и по-зна-ко-мить-ся с “Ис-по-ве-да-ни-ем ве-ры во-сточ-ных пат-ри-ар-хов”.
Ныне, ко-гда по-ко-ле-ба-лись устои Пра-во-слав-ной Рос-сий-ской Церк-ви, я ви-жу, как дра-го-цен-но на-став-ле-ние стар-ца. Те-перь как буд-то при-шло вре-мя ис-пы-та-ния: в ве-ре ли мы. Ведь на-до знать и то, что ве-ру со-блю-сти мо-жет тот, кто го-ря-чо и ис-крен-но ве-рит, ко-му Бог до-ро-же все-го, а это по-след-нее мо-жет быть толь-ко у то-го, кто хра-нит се-бя от вся-ко-го гре-ха, кто хра-нит свою нрав-ствен-ность. О, Гос-по-ди, со-хра-ни ме-ня в ве-ре бла-го-да-тию Тво-ею.
Мысль о воз-мож-но-сти со-хра-не-ния ве-ры лишь при доб-рой нрав-ствен-но-сти не моя, это уче-ние и Еван-гель-ское, и свя-то-оте-че-ское» .
Все-це-ло обя-зан-ный стар-цу Вар-со-но-фию, отец Ни-кон уже по-сле смер-ти стар-ца стал го-во-рить и про-по-ве-ди бла-го-да-ря ему. Он вспо-ми-нал: «...По-кой-ный ныне отец про-то-и-е-рей про-сил ме-ня од-на-жды Ве-ли-ким по-стом от-слу-жить за него позд-нюю ли-тур-гию в со-бо-ре. Я с ра-до-стью со-гла-сил-ся. Бы-ла пя-тая неде-ля свя-то-го по-ста.
В свое вре-мя я на-чал слу-же-ние ли-тур-гии и спо-кой-но слу-жил. На-ста-ло вре-мя чте-ния свя-то-го Еван-ге-лия. Вру-чив свя-тое Еван-ге-лие для чте-ния иеро-ди-а-ко-ну, я, по обык-но-ве-нию стоя у гор-не-го ме-ста за пре-сто-лом, при-го-то-вил-ся вни-мать Бо-же-ствен-ным гла-го-лам жи-во-та веч-но-го. И вот диа-кон за-чи-тал: “Се вос-хо-дим во Иеру-са-лим, и Сын Че-ло-ве-че-ский пре-дан бу-дет ар-хи-ереом и книж-ни-кам, и осу-дят Его на смерть, и пре-да-дут Его языч-ни-кам: и по-ру-га-ют-ся Ему, и уяз-вят Его, и оплю-ют Его, и уби-ют Его: и в тре-тий день вос-креснет” .
Греш-ное мое серд-це за-тре-пе-та-ло во мне. Мне жи-во вспом-ни-лось то, что бы-ло уже мно-го лет на-зад. Мне вспом-нил-ся скит, наш ти-хий скит, ду-хов-но вос-пи-тав-ший нас. Мне вспом-нил-ся по-чив-ший наш ста-рец, до-ро-гой ста-рец, отец и на-став-ник, окры-ляв-ший нас, ста-рав-ший-ся по-се-ять в серд-ца на-ши бла-гие се-ме-на ду-хов-ной жиз-ни и мо-на-ше-ства, вни-кав-ший в смысл Свя-щен-но-го Пи-са-ния и по-ни-мав-ший его ду-хов-ное, та-ин-ствен-ное зна-че-ние. Мне вспом-ни-лось, как од-на-жды в пя-тое вос-кре-се-нье Ве-ли-ко-го по-ста по-сле ли-тур-гии, при-дя в свою келлию, он во-про-сил ме-ня, об-ра-тил ли я вни-ма-ние на то, ка-кое чи-та-лось за ли-тур-ги-ей Еван-ге-лие, и, ука-зы-вая на сло-ва: “Се вос-хо-дим во Иеру-са-лим и пре-дан бу-дет Сын Че-ло-ве-че-ский... и по-ру-га-ют-ся Ему, и уяз-вят Его, и оплю-ют Его...”, - ска-зал: “Вот сте-пе-ни вос-хож-де-ния в Гор-ний Иеру-са-лим, их на-до прой-ти. На ка-кой сте-пе-ни на-хо-дим-ся мы?..”. Вни-мая сло-вам стар-ца, сла-гая их в серд-це сво-ем, я мол-чал. И вот, не пом-ню те-перь через сколь-ко дней, а мо-жет быть, и ча-сов, на-сто-я-тель объ-явил стар-цу о пе-ре-во-де его из ски-та в Мос-ков-скую епар-хию. Ве-ли-кую скорбь при-чи-ни-ло это стар-цу. Ведь скор-бью на-до счи-тать не то, что по внеш-но-сти пе-ре-жи-ва-ет че-ло-век, а то, на-сколь-ко по-пус-ка-ет-ся ему Бо-гом быть удру-чен-ным от это-го пе-ре-жи-ва-ния, при-чи-ня-ю-ще-го ему и серд-цу его скорбь и стра-да-ние.
Ста-рец во-ис-ти-ну то-гда стра-дал. Де-лясь со мною скор-бию сво-ею, од-на-жды он ска-зал мне, что от ве-ли-кой внут-рен-ней борь-бы и скор-би он бо-ит-ся сой-ти с ума. И ему, и нам бы-ло вполне по-нят-но, что та-кое рас-по-ря-же-ние выс-ше-го на-чаль-ства бы-ло для стар-ца на-ка-за-ни-ем, что оно устро-е-но его недоб-ро-же-ла-те-ля-ми, что име-ли тут ме-сто и кле-ве-та, и че-ло-ве-ко-уго-дие, и ложь, и мно-гое дру-гое, о чем крат-ко невоз-мож-но на-пи-сать. Дей-стви-тель-но - и по-ру-га-лись над стар-цем, и уяз-ви-ли его, и опле-ва-ли его (неле-пые кле-ве-ты и сплет-ни око-ло его име-ни, об-ви-ня-ли его да-же в ере-си и хлы-стов-стве), и уби-ли его, ибо от всех скор-бей и пе-ре-жи-ва-ний и в по-след-ние дни пре-бы-ва-ния в ски-ту, и на ме-сте но-во-го слу-же-ния по-до-рва-лось его здо-ро-вье стар-че-ское, и без то-го уже сла-бое, и он ров-но через год скон-чал-ся.
На-зна-чен-ное ему слу-же-ние при вы-пол-не-нии всех свя-зан-ных с ним обя-зан-но-стей и при пе-ре-жи-ва-нии все-го, что при-чи-ня-ли ему усло-вия и об-сто-я-тель-ства жиз-ни на но-вом ме-сте, бы-ло для него кре-стом, и кре-стом тя-же-лым. Ве-ря, что крест по-сы-ла-ет-ся лишь Бо-гом, ста-рец все тер-пел, пре-бы-вая на кре-сте, пре-дав-шись во-ле Бо-жи-ей и не при-бе-гая к че-ло-ве-че-ским сред-ствам. Прой-де-ны им бы-ли сте-пе-ни вос-хож-де-ния во Иеру-са-лим...
Все это мгно-вен-но вспом-ни-лось мне, на-пол-ни-ло мой ум и серд-це чув-ства-ми и мыс-ля-ми. До то-го вре-ме-ни я ни-ко-гда не го-во-рил слов и по-уче-ний в церк-ви (при-хо-ди-лось лишь чи-тать по кни-ге), но тут по-яви-лось же-ла-ние по-де-лить-ся с дру-ги-ми, ска-зав на-ро-ду сло-во. Во-ис-ти-ну: от из-быт-ка серд-ца гла-го-лют уста . Од-на мысль на-стой-чи-во тре-бо-ва-ла про-из-не-сти сло-во, дру-гая вну-ша-ла, что ес-ли ска-жу, то по-терп-лю за это. Вто-рая мысль вну-ша-ла опа-се-ние за мое внеш-нее бла-го-по-лу-чие - и пер-вая мысль пре-воз-мог-ла. Но, не же-лая пер-во-го мо-е-го сло-ва в хра-ме ска-зать без бла-го-сло-ве-ния, я ре-шил, за неиме-ни-ем на-ли-цо ни-ко-го ино-го в ал-та-ре, пред-ло-жить это слу-жив-ше-му со мною иеро-ди-а-ко-ну на рас-суж-де-ние и бла-го-сло-ве-ние.
От-вет был утвер-ди-тель-ный, и я по окон-ча-нии ли-тур-гии вы-шел и ска-зал мое пер-вое сло-во. Я умол-чал о стар-це и всех вос-по-ми-на-ни-ях мо-их, я стал изъ-яс-нять смысл про-чтен-но-го Еван-ге-лия, свя-тые сло-ва ко-то-ро-го на-пол-ня-ли мою ду-шу» .
В 1923 го-ду из мо-на-хов и по-слуш-ни-ков мо-на-сты-ря бы-ла ор-га-ни-зо-ва-на сель-ско-хо-зяй-ствен-ная ар-тель. В том же го-ду ин-спек-тор тру-да по по-ру-че-нию Ко-зель-ско-го уезд-но-го ис-пол-ни-тель-но-го ко-ми-те-та пы-тал-ся в су-деб-ном по-ряд-ке оспо-рить за-кон-ность сель-ско-хо-зяй-ствен-ной ар-те-ли, со-сто-я-щей из мо-на-ше-ству-ю-щих, но ему это не уда-лось - суд по-ста-но-вил пре-кра-тить де-ло. И уже без су-да, в том же 1923 го-ду сель-ско-хо-зяй-ствен-ная ар-тель вла-стя-ми бы-ла за-кры-та и все иму-ще-ство пе-ре-да-но му-зею, при ко-то-ром оста-лась лишь неболь-шая часть мо-на-хов, осталь-ным бы-ло ве-ле-но ухо-дить. Для бо-го-слу-же-ний был остав-лен Ка-зан-ский храм. На празд-ник Пре-об-ра-же-ния Гос-под-ня в 1923 го-ду и этот храм был за-крыт. «Бра-тия в Оп-ти-ной бы-ла пре-ду-пре-жде-на об этом за-ра-нее, и сра-зу по-сле по-лу-но-чи 6 (19) ав-гу-ста бы-ла от-слу-же-на по-след-няя Бо-же-ствен-ная ли-тур-гия» . От-слу-жив ли-тур-гию, ар-хи-манд-рит Иса-а-кий ска-зал иеро-мо-на-ху Ни-ко-ну: «Отец Ни-кон, мы ухо-дим, а ты остань-ся, ведь сю-да бу-дут при-хо-дить бо-го-моль-цы, на-до, чтобы бы-ла служ-ба, и на-до их при-нять, а иеро-ди-а-ко-ном оста-нет-ся отец Се-ра-фим » .
По-сле это-го бо-го-слу-же-ния про-во-ди-лись еще «в те-че-ние го-да в ке-лли-ях боль-ни-цы и церк-ви пре-по-доб-но-го Ила-ри-о-на Ве-ли-ко-го» . Од-на-ко все чув-ство-ва-ли, что бли-зок час пол-но-го из-гна-ния служ-бы Бо-жи-ей из Оп-ти-ной пу-сты-ни.
В это вре-мя на от-ца Ни-ко-на лег-ли все за-бо-ты о при-хо-дя-щих в оби-тель: на-род не ве-рил, что в од-но-ча-сье мог ис-чез-нуть столь слав-ный ис-точ-ник ду-хов-но-го уте-ше-ния и про-све-ще-ния - и по-преж-не-му шел в Оп-ти-ну за со-ве-том. И отец Ни-кон от пе-ре-утом-ле-ния тя-же-ло за-бо-лел. А лю-ди шли к нему, как рань-ше к оп-тин-ским стар-цам. Ко-гда он был в си-ле, то при-ни-мал их в по-сте-ли, при-чем лю-ди на-чи-на-ли при-хо-дить с ран-не-го утра.
Ко-гда здо-ро-вье его по-пра-ви-лось, он да-же стал по-се-щать хри-сти-ан-ские об-щи-ны, ко-то-рых то-гда мно-го об-ра-зо-ва-лось в Ко-зель-ске - из ша-мор-дин-ских мо-на-хинь и во-об-ще из ис-кав-ших спа-си-тель-но-го мо-на-ше-ско-го пу-ти.
«При-дя к нам, - вспо-ми-на-ла мо-на-хи-ня Ам-вро-сия (Обе-ру-че-ва), - он обык-но-вен-но мо-лил-ся вме-сте с на-ми пе-ред об-ра-зом и, пре-по-дав нам мир и бла-го-сло-ве-ние, са-дил-ся, а мы во-круг него, и на-чи-на-лась ду-хов-ная бе-се-да... К это-му вре-ме-ни при-хо-ди-ли еще дру-гие сест-ры... всем... хо-те-лось ду-хов-ной бе-се-ды, у мно-гих бы-ли раз-лич-ные недо-уме-ния по по-во-ду то-го, как устро-ить свою жизнь, где жить. И ду-хов-ные во-про-сы: как быть с мыс-ля-ми, ко-то-рые де-ла-ют мо-лит-ву рас-се-ян-ной?
На это ба-тюш-ка от-ве-чал: “Ми-мо-лет-ные мыс-ли, к ко-то-рым серд-це не при-леп-ля-ет-ся, быст-ро про-хо-дят, как ка-лей-до-скоп. Ум наш, как жер-нов, ни-ко-гда не оста-нав-ли-ва-ет-ся, все вре-мя за-нят. Это не на-ша ви-на, но от на-ше-го есте-ства, и эти мыс-ли не на-до счи-тать сво-ей неотъ-ем-ле-мой соб-ствен-но-стью: не мо-жет один и тот же ум и сла-во-сло-вить Бо-га, и ху-лить. По-это-му не об-ра-щай вни-ма-ния на них, вы-бра-сы-вай их как сор, как нечто по-сто-рон-нее. Но вот ко-гда за-ме-тишь, что ка-кая-ни-будь од-на мысль дол-бит по-сто-ян-но и серд-це к ней при-леп-ля-ет-ся, вот то-гда это ужас-ная опас-ность. Ско-рее на-до бо-роть-ся, чтобы вы-бро-сить ее, - мо-лит-вой Иису-со-вой про-го-няй, а ес-ли все же не в си-лах, ис-по-ве-дуй стар-цу. На-до знать, чтó те-бя бо-рет бо-лее все-го, - с тою стра-стью и бо-роть-ся на-до осо-бен-но. На-до еже-днев-но про-ве-рять свою со-весть. Ес-ли ста-ра-ешь-ся да-же не оста-нав-ли-вать-ся на мыс-лях, но они ме-ня-ют на-стро-е-ние, зна-чит, до-хо-дят до серд-ца: “От серд-ца по-мыш-ле-ния злая” [ ; ]…”
Од-на мо-на-хи-ня очень бо-я-лась, чтобы я ... ска-за-ла ей о смер-ти, ес-ли она бу-дет пло-ха. На это ба-тюш-ка ска-зал: “Бо-язнь смер-ти - от бе-сов, это они все-ля-ют в ду-шу та-кой страх, чтобы не на-де-ять-ся на ми-ло-сер-дие Бо-жие... Врач дол-жен пре-ду-пре-дить боль-но-го о при-бли-жа-ю-щей-ся смер-ти. Ес-ли да-же не же-ла-ет боль-ной и вы-ска-зы-ва-ет свой страх, не хо-чет, чтобы с ним го-во-ри-ли о смер-ти, - долж-но пре-ду-пре-дить”.
Од-на сест-ра... го-во-ри-ла: “Мне хо-чет-ся до-жить до то-го вре-ме-ни, чтобы встре-тить Гос-по-да”. - “Не на-до, - го-во-рил ба-тюш-ка, - гре-хов-но же-лать до при-ше-ствия ан-ти-хри-ста до-жить. Та-кая скорбь бу-дет то-гда - как ска-за-но, пра-вед-ник ед-ва спа-сет-ся [ ; ]. А же-лать и ис-кать стра-да-ний опас-но и гре-хов-но: это бы-ва-ет от гор-до-сти и нера-зу-мия, а ко-гда по-стигнет ис-ку-ше-ние, че-ло-век мо-жет и не вы-дер-жать”» .
15 июня 1924 го-да по-сле все-нощ-ной отец Ни-кон ска-зал: «По-здрав-ляю вас с празд-ни-ком. Бог дал, от-слу-жи-ли мы с ва-ми еще раз все-нощ-ную; быть мо-жет, в по-след-ний раз, а мо-жет быть, и не в по-след-ний... Мо-жет, Гос-подь при-ве-дет нас еще ко-гда-ни-будь со-брать-ся вме-сте и по-мо-лить-ся...
Но так или ина-че, а воз-мож-но, что нам при-дет-ся раз-лу-чить-ся и разой-тись в раз-ные сто-ро-ны... Мо-жет быть, вы и бу-де-те иметь воз-мож-ность ви-деть ме-ня и бы-вать у ме-ня в Ко-зель-ске, хо-тя, ве-ро-ят-но, и не так удоб-но и не так ча-сто.
Но это не так важ-но. Ведь ду-хов-ный отец ну-жен для че-го? Чтобы при по-мо-щи его неза-блуд-но ше-ство-вать и до-сти-гать Цар-ства Небес-но-го, а для это-го необ-хо-ди-мо глав-ным об-ра-зом ис-пол-нять на де-ле на-став-ле-ния, со-ве-ты и ука-за-ния ду-хов-ни-ка, жи-тель-ство свое про-во-дить бла-го-че-сти-во...
В церк-ви ча-сто по-ют, вы, ве-ро-ят-но, не раз слы-ша-ли: “Пра-вед-ник от слу-ха зла не убо-ит-ся” , - ес-ли же мы бо-им-ся, бес-по-ко-им-ся и сму-ща-ем-ся, еще толь-ко слы-ша о хо-тя-щих прий-ти на-па-стях, о гря-ду-щих бед-стви-ях и зле, то этот страх наш изоб-ли-ча-ет нас в том, что мы да-ле-ко не пра-вед-ни-ки, а греш-ни-ки, и по-то-му долж-ны сми-рять-ся. Ес-ли же мы при-об-ре-тем кро-тость, бу-дем сми-рен-ны, ес-ли мир бу-дет в серд-цах на-ших, то то-гда ис-пол-нит-ся сле-ду-ю-щее: “По-се-му узна-ют вси, яко уче-ни-цы Мои есте, аще лю-бовь има-те меж-ду со-бою” [Ср. ]. Имей-те лю-бовь, усту-пай-те друг дру-гу, воз-да-вай-те од-на дру-гой честь, не се-бе уго-ждай-те, будь-те в люб-ви, де-точ-ки мои воз-люб-лен-ные...»
Отец Ни-кон стал всех бла-го-слов-лять, неко-то-рые пла-ка-ли, и он то-гда лас-ко-во ска-зал: «Вот, чу-дес-нень-кие, ведь я - мо-нах, я да-вал обет тер-петь вся-кое озлоб-ле-ние и уко-риз-ну, по-но-ше-ние и из-гна-ние, и ес-ли сие сбы-ва-ет-ся, ес-ли сие терп-лю, то ра-до-вать-ся по-до-ба-ет - так со-вер-ша-ет-ся чин по-стри-же-ния на де-ле, и не уны-вать на-до, а вы слю-ни рас-пус-ка-е-те... Ска-за-но: “Ра-до-ва-ти-ся по-до-ба-ет, егда во ис-ку-ше-ния впа-да-е-те раз-лич-ные” [Ср. ]... Пом-ню, ко-гда я был еще Ни-ко-ла-ем, ба-тюш-ка отец Вар-со-но-фий ска-зал на-до мною мо-лит-вен-но та-кие сло-ва: “Гос-по-ди, спа-си се-го ра-ба Тво-е-го. Бу-ди ему По-мощ-ник. За-щи-ти его, ко-гда он не бу-дет иметь ни кро-ва, ни при-ю-та...”» .
«Мест-ная власть вы-пу-сти-ла пред-пи-са-ние с тре-бо-ва-ни-ем уда-лить-ся всем мо-на-ше-ству-ю-щим из Ко-зель-ска. Мно-гие под-чи-ни-лись это-му при-ка-зу, но все-та-ки неко-то-рая часть мо-на-хов и по-слуш-ни-ков, око-ло пя-ти-де-ся-ти че-ло-век, оста-лась в го-ро-де. Бра-тия в свя-щен-ном сане слу-жи-ли в хра-мах го-ро-да и бли-жай-ших окрест-но-стях. Здесь же, в Ко-зель-ске, то-гда по-се-ли-лось око-ло двух-сот мо-на-хинь из ра-зо-рен-ной Ша-мор-дин-ской пу-сты-ни и дру-гих оби-те-лей. Мо-на-хи и мо-на-хи-ни про-дол-жа-ли нести свое по-слу-ша-ние: пе-ли на кли-ро-сах, при-слу-жи-ва-ли в церк-вях. Мно-гие, чтобы как-то су-ще-ство-вать, под-ра-ба-ты-ва-ли раз-лич-ны-ми ре-мес-ла-ми. Мо-на-хи-ни про-да-ва-ли свое ру-ко-де-лие» .
Мо-на-стырь был окон-ча-тель-но за-крыт. Отец Ни-кон пе-ре-брал-ся в Ко-зельск и по-се-лил-ся на квар-ти-ре, где уже жил оп-тин-ский мо-нах Ки-рилл (Злен-ко). Здесь отец Ни-кон стал при-ни-мать ду-хов-ных де-тей, на-ве-щал мо-на-хинь Ша-мор-дин-ско-го мо-на-сты-ря, ко-то-рые рас-се-ли-лись неболь-ши-ми об-щи-на-ми по квар-ти-рам, вел с ни-ми ду-хов-ные бе-се-ды, от-ве-чал на их во-про-сы и как-то во вре-мя бе-се-ды ска-зал: «Ду-хов-ный отец толь-ко, как столп, ука-зы-ва-ет путь, а ид-ти на-до са-мо-му. Ес-ли отец ду-хов-ный бу-дет ука-зы-вать, а уче-ник сам не бу-дет дви-гать-ся, то он ни-ку-да не уй-дет, а так и сгни-ет у это-го стол-па» .
Слу-жил отец Ни-кон в Ко-зель-ске в со-бо-ре. В его обя-зан-ность вхо-ди-ло ве-сти от-но-ше-ния с адми-ни-стра-ци-ей му-зея, об-ра-зо-вав-ше-го-ся на тер-ри-то-рии Оп-ти-ной пу-сты-ни, и он ста-рал-ся со-хра-нить все, что воз-мож-но, из книг и цер-ков-но-го иму-ще-ства. Мно-гое му-зей из мо-на-стыр-ско-го иму-ще-ства по рас-по-ря-же-нию вла-стей рас-про-да-вал с тор-гов, в част-но-сти свя-щен-ни-че-ские об-ла-че-ния, и отец Ни-кон вы-ку-пал их для ду-хо-вен-ства, при-ез-жав-ше-го из са-мых раз-ных кон-цов стра-ны; он ку-пил об-ла-че-ния для про-то-и-е-ре-ев Пет-ра Пав-луш-ко-ва , Пет-ра Чель-цо-ва и Иоан-на Реч-ки-на .
В день па-мя-ти сво-е-го свя-то-го по-кро-ви-те-ля му-че-ни-ка Ни-ко-на, 28 сен-тяб-ря 1925 го-да, отец Ни-кон ска-зал сво-им ду-хов-ным де-тям: «Ска-за-но в Еван-ге-лии: “И вы же сви-де-тель-ству-е-те, яко ис-ко-ни со Мною есте” . Об-ра-ти-те вни-ма-ние на эти сло-ва и вник-ни-те в их смысл. По-то-му и сви-де-тель-ство-ва-ли о Гос-по-де Иису-се свя-тые апо-сто-лы, а за ни-ми свя-тые му-че-ни-ки и во-об-ще свя-тые угод-ни-ки Бо-жии, что они, как го-во-рит Сам Хри-стос, ис-ко-ни, то есть все-гда, бы-ли с Гос-по-дом. Они все-гда нераз-луч-но пре-бы-ва-ли с Гос-по-дом, все-гда они хра-ни-ли усерд-но Его свя-тые за-по-ве-ди, все-гда па-мя-то-ва-ли о Нем, во всем все-гда тво-ри-ли Его свя-тую во-лю. И ес-ли мы все-гда бу-дем с Гос-по-дом, то и мы бу-дем иметь си-лу и мощь сви-де-тель-ство-вать о Нем, и мы бу-дем иметь му-же-ство, твер-дость и кре-пость ис-по-ве-до-вать Его, и ис-по-ве-до-вать не толь-ко язы-ком, но и са-мою жиз-нью сво-ею. Бу-дет да-на и нам бла-го-дать бла-го-душ-но пе-ре-но-сить вся-кое зло-стра-да-ние, вся-кую тя-го-ту и пре-врат-ность жиз-ни ра-ди Гос-по-да на-ше-го Иису-са Хри-ста...
Так вот, ста-рай-тесь все-гда быть с Гос-по-дом и то-гда смо-же-те быть ис-по-вед-ни-ка-ми Хри-сто-вы-ми, бу-де-те сви-де-тель-ство-вать о Нем так же твер-до, так же без-бо-яз-нен-но, так же чу-дес-но, как сви-де-тель-ство-ва-ли свя-тые апо-сто-лы, свя-тые му-че-ни-ки и все свя-тые. Вот вам на-зи-да-ние. Будь-те все-гда с Гос-по-дом, имей-те па-мять Бо-жию, бой-тесь ото-гнать от се-бя по-мощь Бо-жию ка-ки-ми-ли-бо гре-ха-ми или по-мыс-ла-ми гре-хов-ны-ми. Бой-тесь оста-вать-ся без Гос-по-да» .
Бе-се-дуя с мо-на-хи-ня-ми в день празд-ни-ка Свя-той Тро-и-цы, отец Ни-кон ска-зал: «Скор-би ино-ков по-след-не-го вре-ме-ни утон-чен-ны, то есть при по-верх-ност-ном взгля-де на них нель-зя при-знать их скор-бя-ми. Но это лишь зло-хит-рость вра-га на-ше-го... Ис-ку-ше-ния яв-ные, гру-бые и же-сто-кие воз-буж-да-ют в че-ло-ве-ках пла-мен-ную рев-ность и му-же-ство к пе-ре-не-се-нию их... Враг за-ме-нил гру-бые ис-ку-ше-ния сла-бы-ми, но утон-чен-ны-ми и дей-ству-ю-щи-ми очень силь-но. Они не вы-зы-ва-ют из серд-ца рев-но-сти, не воз-буж-да-ют его на по-двиг, но дер-жат его в ка-ком-то нере-шен-ном по-ло-же-нии, а ум в недо-уме-нии. Они то-мят, по-сте-пен-но ис-то-ща-ют ду-шев-ные си-лы че-ло-ве-ка, ввер-га-ют его в уны-ние, в без-дей-ствие и гу-бят, со-де-лы-вая жи-ли-щем стра-стей по при-чине рас-слаб-ле-ния, без-дей-ствия и уны-ния.
Это вы-ра-жа-ет-ся тем, что ожи-да-ют че-го-то луч-ше-го, го-во-рят: вот то-гда и бу-дем по-стить-ся и мо-лить-ся, ко-гда от-кро-ют мо-на-сты-ри и хра-мы. Но Гос-подь обе-щал, что ес-ли мы по-ка-ем-ся, бу-дут нам про-ще-ны гре-хи, а о том, что мы до-жи-вем до зав-траш-не-го дня, нам не обе-ща-но.
По-это-му мы долж-ны при вся-ких усло-ви-ях, бла-го-при-ят-ных и небла-го-при-ят-ных, ста-рать-ся жить по за-по-ве-дям Бо-жи-им, ис-пол-нять обе-ты мо-на-ше-ские и осо-бен-но пом-нить сло-ва: “Се вре-мя бла-го-при-ят-но, се день спа-се-ния” » .
Отец Ни-кон вел об-шир-ную пе-ре-пис-ку с рас-се-ян-ны-ми по стране оп-тин-ски-ми мо-на-ха-ми. В июне 1927 го-да, от-ве-чая на прось-бу иеро-мо-на-ха Вар-си-са (Ви-но-гра-до-ва) най-ти для при-хо-да иеро-ди-а-ко-на, он на-пи-сал: «Прось-бу о диа-коне я не имею воз-мож-но-сти ис-пол-нить. Преж-де все-го, их нет. Я сам нуж-да-юсь для со-бо-ра на-ше-го в диа-коне... Кро-ме то-го, я про-тив то-го, чтобы по-сы-лать на-ших бра-тий на при-хо-ды: их оста-лось так ма-ло у нас, и мне жал-ко, ко-гда ухо-дят по-след-ние, да и им са-мим не по-лез-на жизнь в со-вер-шен-но мир-ской об-ста-нов-ке, вда-ли от сво-их от-цов ду-хов-ных и бра-тий. По-это-му про-шу про-стить за та-ко-вой мой от-вет.
Все-гда мо-люсь о те-бе и же-лаю те-бе вся-ко-го бла-го-по-лу-чия. О том, что бу-дет и с на-ми и с Цер-ко-вью, пре-да-дим всё во-ле Бо-жи-ей. А га-зет со-ве-тую не при-сы-лать, мо-на-хам чи-тать их по-гре-ши-тель-но, а поль-зы ни-ка-кой нет. Да это-го добра и в Ко-зель-ске мно-го. Сколь-ко я мо-гу усмот-реть, ни-ко-гда не со-вер-ша-ет-ся так, как ду-ма-ют и пред-по-ла-га-ют лю-ди, а де-ла-ет-ся все так, как Бо-гу угод-но по Его непо-сти-жи-мо-му для нас пла-ну» .
Вся-кую зна-чи-тель-ную груп-пу мо-на-хов или ду-хо-вен-ства окру-жа-ли в те вре-ме-на осве-до-ми-те-ли. Од-ни, как спе-ци-аль-ный осве-до-ми-тель по клич-ке Май-ский , ре-гу-ляр-но со-об-ща-ли све-де-ния в ОГПУ, на ос-но-ва-нии ко-то-рых пре-сле-до-ва-лись и аре-сто-вы-ва-лись мо-на-хи, - та-ких ОГПУ все-це-ло под-дер-жи-ва-ло: упол-но-мо-чен-ный ОГПУ по Ко-зель-ско-му уез-ду Бли-нов, хо-да-тай-ствуя о вос-ста-нов-ле-нии осве-до-ми-те-ля Май-ско-го в граж-дан-ских пра-вах, пи-сал: «...из него бу-дет цен-ный ра-бот-ник по на-шей ли-нии... про-шу... для него вы-де-лить 15‑20 руб-лей, так как он в дан-ное вре-мя без-ра-бот-ный и жи-вет впро-го-лодь» .
Дру-гие да-ва-ли под-пис-ку слу-жить осве-до-ми-те-ля-ми, за-хва-чен-ные лож-ны-ми со-об-ра-же-ни-я-ми или в мо-мент ма-ло-ду-шия, тем са-мым про-явив сла-бость ве-ры, как жив-ший вме-сте с от-цом Ни-ко-ном ря-со-фор-ный мо-нах Ки-рилл (Злен-ко), ко-то-рый, од-на-ко, при-дя в се-бя, ка-те-го-ри-че-ски от-ка-зал-ся пре-да-вать и был аре-сто-ван .
Тре-тьи, кто шел в мо-на-стырь не для мо-на-ше-ской жиз-ни и не ра-ди Хри-ста, как иеро-мо-нах Гу-рий (Ежов), столк-нув-шись с ма-те-ри-аль-ны-ми труд-но-стя-ми, са-ми на-чи-на-ли по-сы-лать до-но-сы в ОГПУ.
Иеро-мо-нах Гу-рий в ано-ним-ном до-но-се в Ко-зель-ское ОГПУ пи-сал: «То-ва-рищ Бли-нов, со-ве-тую вам и пре-ду-ис-пол-ко-ма при-об-ре-сти яс-но-зор-кие оч-ки и при-смот-реть-ся по-при-леж-нее... и об-ра-тить осо-бен-ное вни-ма-ние на ли-ца ни-же-ука-зан-ные... На-при-мер, ко-му те-перь стал не из-ве-стен Ни-кон... Бе-ля-ев, квар-ти-ру-ю-щий в Бла-го-ве-щен-ской ка-ра-ул-ке; этот про-ныр-ли-вый пес... до-бил-ся то-го, что взял в свои ру-ки со-бор ко-зель-ский... уда-лил из сто-рож-ки и на-са-дил вме-сто быв-ших сто-ро-жих, пер-лов-ских чер-но-хво-сток ... квар-ти-ра Ни-ко-на яв-ля-ет-ся цен-тром по-ли-ти-че-ской де-я-тель-но-сти...
То-ва-рищ Бли-нов, Бе-ля-ев Ни-кон уже про-ник с нож-ни-ца-ми и ман-ти-я-ми мо-на-ше-ски-ми к школь-ным пре-по-да-ва-те-лям, - об-ра-ти-те вни-ма-ние, чтобы и в ГПУ не по-пал стричь... По-ра бы уже об-ра-тить вни-ма-ние Ва-ше, то-ва-рищ Бли-нов... на Бе-ля-е-ва Ни-ко-на, дать по хо-ро-шим нож-ни-цам и на-пра-вить в Со-лов-ки или еще ку-да, пусть бы там ве-ли бы се-бе про-па-ган-ду и стриг-ли в мо-на-хи бур-жу-а-зию, а то в Ко-зель-ске уже квар-тир для та-ко-вых не хва-та-ет... Нуж-но при-нять еще к све-де-нию то, что вот-вот вспыхнет... ибо все вы-ше-ука-зан-ные под-поль-ные аги-та-то-ры уси-лен-но про-по-ве-ду-ют о ско-рой пе-ре-мене вла-сти. Вы-би-рай-те од-но из двух: или весь Ко-зельск об-ра-зу-ет из се-бя мо-на-стырь и вла-сти во-лей-нево-лей долж-ны усту-пить и пе-ре-ехать в Су-хи-ни-чи, или остать-ся на ме-сте и убрать немед-лен-но под-поль-ных... аги-та-то-ров. Я, как усерд-ный граж-да-нин, сде-лал то, что за-ви-се-ло от ме-ня, то есть по-ста-вил зер-ка-ло пе-ред ва-ми, - те-перь смот-ри-те в него са-ми... Вам ука-за-ны та-кие эле-мен-ты, через ко-то-рых мо-же-те ожи-дать уда-ры во вся-кое вре-мя... Ду-ма-ет-ся, что то-ва-рищ Бли-нов, как энер-гич-ный ра-бот-ник, по-двинет это де-ло и при-ло-жит ста-ра-ние сбыть ненуж-ный то-вар в дру-гое ме-сто» .
ОГПУ быст-ро вы-яс-ни-ло, что ав-тор ано-ним-но-го до-но-са - быв-ший ун-тер-офи-цер бал-тий-ско-го фло-та, про-хо-див-ший в мо-на-сты-ре по-слу-ша-ние в пе-ре-плет-ной, иеро-мо-нах Гу-рий (Ежов) ; упол-но-мо-чен-ный ОГПУ по Ко-зель-ско-му уез-ду Бли-нов встре-тил-ся с ним. Тот за-ве-рил, что го-тов под-твер-дить на-пи-сан-ное в до-но-се офи-ци-аль-ны-ми сви-де-тель-ски-ми по-ка-за-ни-я-ми. Од-на-ко ОГПУ со-чло луч-шим при-бе-речь его для иных по-ру-че-ний.
В 1927 го-ду вла-сти в пред-две-рии за-кры-тия всех мо-на-сты-рей в Рос-сии, еще со-хра-нив-ших-ся под ви-дом сель-ско-хо-зяй-ствен-ных об-щин, при-ня-ли ре-ше-ние об аре-сте оп-тин-ских мо-на-хов, жив-ших в Ко-зель-ске, и адми-ни-стра-ции му-зея, с точ-ки зре-ния вла-стей не спра-вив-шей-ся с за-да-чей пре-кра-ще-ния вли-я-ния на на-се-ле-ние из-вест-ной в ду-хов-ном от-но-ше-нии оби-те-ли.
Го-то-вя ре-прес-сии, со-труд-ни-ки ОГПУ со-ста-ви-ли до-ку-мент, в ко-то-ром фор-му-ли-ро-ва-лась необ-хо-ди-мость про-ве-де-ния аре-стов: «По-сле Ок-тябрь-ско-го пе-ре-во-ро-та в 1917 го-ду Оп-тин-ский и Ша-мор-дин-ский мо-на-сты-ри со-хра-ни-ли свою са-мо-сто-я-тель-ность до 1923 го-да, - пи-са-ли они. - В Ша-мор-дин-ском мо-на-сты-ре был ор-га-ни-зо-ван сов-хоз, где мо-наш-ки в ко-ли-че-стве трех-сот че-ло-век бы-ли как ра-бо-чие и под фла-гом со-вет-ско-го хо-зяй-ства ве-ли свою мо-на-стыр-скую жизнь по уста-нов-лен-но-му мо-на-стыр-ско-му пра-ви-лу. Ру-ко-во-ди-ли мо-на-ше-ством стар-цы Оп-тин-ско-го мо-на-сты-ря - Нек-та-рий, иеро-мо-нах Ни-кон Бе-ля-ев и дру-гие, ко-то-рые идео-ло-ги-че-ски и прак-ти-че-ски да-ва-ли ука-за-ния в ра-бо-те обо-их мо-на-сты-рей...
Оп-тин-ский мо-на-стырь счи-тал-ся в до-ре-во-лю-ци-он-ное вре-мя тре-тьей свя-ты-ней в Рос-сии. В тот мо-мент, ко-гда со-вер-шал-ся Ок-тябрь-ский пе-ре-во-рот... мо-на-ше-ство... учтя об-ста-нов-ку, пе-ре-ор-га-ни-зо-ва-лось, и об-ра-зо-вал-ся плем-хоз и сов-хоз, ко-то-рые взял под свое по-кро-ви-тель-ство Су-хи-ни-че-ский сель-со-юз... При мо-на-сты-ре об-ра-зо-ва-лась са-до-во-ого-род-ная ар-тель из мо-на-хов, ко-то-рая про-су-ще-ство-ва-ла до 1924 го-да; за ан-ти-со-вет-скую аги-та-цию бы-ла лик-ви-ди-ро-ва-на.
По-сле окон-ча-тель-но-го раз-го-на все гла-ва-ри быв-ше-го мо-на-сты-ря вме-сте с Ни-ко-ном Бе-ля-е-вым пе-ре-се-ли-лись в го-род Ко-зельск и окрест-ные се-ле-ния, где за-ня-лись ак-тив-ной ан-ти-со-вет-ской аги-та-ци-ей. В мест-ные церк-ви на-са-жа-ли сво-их мо-на-хов и мо-на-шек, из по-след-них со-ста-ви-ли хо-ры в церк-вях и ис-поль-зо-ва-ли их для сво-их свя-зей, рас-про-стра-не-ния контр-ре-во-лю-ци-он-ных слу-хов и так да-лее...
Лик-ви-да-ци-он-ная ко-мис-сия... лик-ви-ди-руя окон-ча-тель-но мо-на-стырь Оп-ти-на пу-стынь и пре-сле-дуя за-щи-ту ин-те-ре-сов усадь-бы-му-зея Оп-ти-на пу-стынь, сво-им про-то-ко-лом от 19 июня се-го го-да за № 5, § 3 раз-ре-ши-ла услов-но, впредь до при-гла-ше-ния на служ-бу через бир-жу тру-да ра-бо-чих, оста-вить на служ-бе для ве-де-ния хо-зяй-ства му-зея и охра-ны иму-ще-ства сем-на-дцать че-ло-век из мо-на-ше-ству-ю-щих, пер-со-наль-но ука-зан-ных в про-то-ко-ле № 5. Как зав. му-зе-ем-усадь-бой, так рав-но и зав. прав-ле-ни-ем му-зея-усадь-бы Оп-ти-на пу-стынь с са-мо-го на-ча-ла лик-ви-да-ции Оп-тин-ско-го мо-на-сты-ря, то есть с 24 мар-та по дан-ное вре-мя - в про-дол-же-ние око-ло пя-ти ме-ся-цев, не при-гла-си-ли на служ-бу через бир-жу тру-да ни од-но-го ли-ца... При про-из-вод-стве про-вер-ки 25 июля уста-нов-ле-но про-жи-ва-ние в пре-де-лах мо-на-сты-ря, с ве-до-ма и со-гла-сия за-ве-до-вав-ших, - пя-ти-де-ся-ти трех... мо-на-хов и, кро-ме то-го, око-ло со-ро-ка че-ло-век раз-ных лиц, при-быв-ших из раз-ных мест, ча-стью из быв-ше-го Ша-мор-дин-ско-го мо-на-сты-ря, за-тем из го-ро-да Беле-ва Туль-ской гу-бер-нии... ко-то-рые вво-дят укла-ды мо-на-стыр-ской жиз-ни, со-вер-шая еже-днев-но утром и ве-че-ром бо-го-слу-же-ния в остав-лен-ной для об-щи-ны ве-ру-ю-щих од-ной церк-ви... иг-но-ри-руя тем са-мым рас-по-ря-же-ния со-вет-ско-го пра-ви-тель-ства и при-го-вор Ка-луж-ско-го губ-су-да.
В быв-шем мо-на-сты-ре Оп-ти-на пу-стынь со-труд-ни-ки по-преж-не-му про-дол-жа-ют свя-щен-но-дей-ство-вать; в му-зее по всем уг-лам ви-сят свя-тые угод-ни-ки, в шка-фах ри-зы, кре-сты, порт-рет ца-ри-цы Ан-ны Иоан-нов-ны, ко-ло-ко-ла и то-му по-доб-ные... ве-щи, меж-ду тем все это мож-но встре-тить в лю-бой церк-ви» .
16 июня 1927 го-да отец Ни-кон был аре-сто-ван и за-клю-чен в ка-луж-скую тюрь-му. Все-го по де-лу бы-ло аре-сто-ва-но один-на-дцать че-ло-век. На до-про-се со-труд-ни-ки ОГПУ спро-си-ли его, на ка-кие сред-ства он жи-вет, по-мо-га-ет ли ко-му-ли-бо ма-те-ри-аль-но и ве-дет ли аги-та-цию про-тив со-вет-ской вла-сти. Отец Ни-кон от-ве-тил, что жи-вет на сред-ства от про-да-жи мел-ких до-маш-них ве-щей и на то, что по-лу-ча-ет в хра-ме, но сколь-ко по-лу-ча-ет, не зна-ет, а что ка-са-ет-ся ан-ти-со-вет-ской аги-та-ции, то ею он не за-ни-мал-ся.
1 июля от-цу Ни-ко-ну предъ-яви-ли об-ви-не-ние в том, что он, «на-хо-дясь на жи-тель-стве в го-ро-де Ко-зель-ске, име-ет тес-ную связь с за-ве-ду-ю-щим Оп-тин-ским му-зе-ем... сов-мест-но с ко-то-рым ве-дет ан-ти-со-вет-скую аги-та-цию через лиц, близ-ко сто-я-щих к нему, то есть еди-но-вер-цев. Так-же ве-дет ре-ли-ги-оз-ную про-па-ган-ду и сре-ди кре-стьян-ско-го на-се-ле-ния, тем са-мым вы-зы-вая недо-ве-рие к со-вет-ской вла-сти... уста-нов-ле-но, что Бе-ля-ев про-из-во-дит скуп-ку цер-ков-но-го иму-ще-ства и цен-но-стей для неиз-вест-ных це-лей и на сред-ства, неиз-вест-но от-ку-да по-лу-ча-е-мые, при со-дей-ствии зав. Оп-тин-ским му-зе-ем... в ве-де-нии ко-то-ро-го ука-зан-ное иму-ще-ство на-хо-дит-ся» .
1 ав-гу-ста сле-до-ва-тель до-про-сил от-ца Ни-ко-на.
- Ко-гда и как дол-го вы за-ве-до-ва-ли Оп-тин-ским му-зе-ем, кто ре-ко-мен-до-вал вас на за-ве-до-ва-ние и по-че-му вы бы-ли аре-сто-ва-ны в мо-мент за-ве-до-ва-ния му-зе-ем?
- В 1919 го-ду я дей-стви-тель-но за-ве-до-вал Оп-тин-ским му-зе-ем... вер-нее, в то вре-мя был на-зна-чен вре-мен-ным хра-ни-те-лем иму-ще-ства му-зея при-е-хав-ши-ми из Моск-вы ко-мис-са-ра-ми - ви-ди-мо, как ли-цо гра-мот-ное и ис-пол-няв-шее до это-го, то есть в быт-ность мо-на-сты-ря, долж-ность сек-ре-та-ря; аре-сто-ван я дей-стви-тель-но был, но при-чи-ну аре-ста не знаю: ду-мал и ду-маю, что был аре-сто-ван как за-лож-ник.
- Бы-ва-ли у вас слу-чаи пе-ре-про-да-жи по-ку-па-е-мых ва-ми об-ла-че-ний дру-гим ли-цам и по-че-му, а так-же при-хо-ди-лось ли вам по-ку-пать... об-ла-че-ния пол-ны-ми ком-плек-та-ми и как ча-сто?
- Слу-ча-ев пе-ре-про-да-жи об-ла-че-ний дру-гим ли-цам я не от-ри-цаю, но это мною де-ла-лось не с це-лью ба-рыш-ни-че-ства, а из-за ува-же-ния. Об-ла-че-ния пол-ны-ми ком-плек-та-ми так-же при-хо-ди-лось по-ку-пать, но как ча-сто, ска-зать не мо-гу.
16 ав-гу-ста 1927 го-да след-ствие бы-ло за-кон-че-но; в об-ви-ни-тель-ном за-клю-че-нии со-труд-ни-ки ОГПУ на-пи-са-ли: «С по-яв-ле-ни-ем об-нов-лен-че-ства сре-ди пра-во-слав-ных церк-вей, по-яв-ля-ет-ся ан-та-го-низм меж-ду мо-на-ха-ми и при-ход-ским свя-щен-ством за овла-де-ние при-хо-да-ми. Под ру-ко-вод-ством иеро-мо-на-ха Ни-ко-на Бе-ля-е-ва мо-на-хи быв-ше-го Оп-тин-ско-го мо-на-сты-ря ве-дут борь-бу сна-ча-ла по за-хва-ту цер-ков-ных при-хо-дов в го-ро-де Ко-зель-ске, в ре-зуль-та-те че-го ко-зель-ский со-бор по-па-да-ет в их ру-ки, где для боль-шей обес-пе-чен-но-сти сво-е-го по-ло-же-ния Ни-кон Бе-ля-ев уда-ля-ет со-бор-но-го сто-ро-жа, а вме-сто него са-жа-ет сво-их, пре-дан-ных ему мо-на-хов...
Ни-кон Бе-ля-ев, устро-ив в сво-ей квар-ти-ре мо-лен-ную и при-ем-ную для при-хо-дя-щих к нему... на ис-по-ведь и бла-го-сло-ве-ние по-сто-рон-них лиц... снаб-жа-ет их ли-те-ра-ту-рой с це-лью даль-ней-ше-го ее рас-про-стра-не-ния сре-ди на-се-ле-ния... В его же квар-ти-ре, под пред-ло-гом ис-по-ве-ди и бла-го-сло-ве-ния, устра-и-ва-ют-ся сви-да-ния с контр-ре-во-лю-ци-он-ным эле-мен-том...
Имея боль-шие свя-зи, Ни-кон Бе-ля-ев, в це-лях над-ле-жа-ще-го ис-поль-зо-ва-ния про-да-ва-е-мых в му-зее с тор-гов цер-ков-ных об-ла-че-ний, бе-рет на се-бя обя-зан-ность по скуп-ке всех про-да-ва-е-мых об-ла-че-ний, в це-лях... сво-их лиц, для че-го... ску-па-ет око-ло 50 ком-плек-тов цер-ков-ных об-ла-че-ний и снаб-жа-ет ими не толь-ко... лиц... на-хо-дя-щих-ся в рай-оне его ме-сто-жи-тель-ства, но и... про-жи-ва-ю-щих в дру-гих го-ро-дах Со-ю-за...»
Де-ло бы-ло по-сла-но на за-клю-че-ние в 6-е от-де-ле-ние сек-рет-но-го от-де-ла ОГПУ в Моск-ву, где в ок-тяб-ре 1927 го-да бы-ло да-но окон-ча-тель-ное за-клю-че-ние: «Пе-ре-чис-лен-ные ли-ца... пря-мо и кос-вен-но ве-ли контр-ре-во-лю-ци-он-ную де-я-тель-ность и аги-та-цию, при-кры-вая ее ре-ли-ги-оз-ны-ми убеж-де-ни-я-ми, и тем са-мым раз-вра-ща-ли пси-хо-ло-гию окру-жа-ю-ще-го кре-стьян-ско-го на-се-ле-ния, вы-зы-вая у кре-стьян-ства недо-воль-ство и озлоб-ле-ние со-вет-ской вла-стью» .
19 де-каб-ря 1927 го-да Осо-бое Со-ве-ща-ние при Кол-ле-гии ОГПУ при-го-во-ри-ло иеро-мо-на-ха Ни-ко-на к трем го-дам за-клю-че-ния в конц-ла-герь. 7 ян-ва-ря 1928 го-да ОГПУ рас-по-ря-ди-лось от-пра-вить от-ца Ни-ко-на в Со-ло-вец-кий конц-ла-герь; в это вре-мя на-ви-га-ция на Со-лов-ки уже за-кон-чи-лась, и он был остав-лен в пе-ре-сыль-ном конц-ла-ге-ре в Ке-ми. Совре-мен-ник от-ца Ни-ко-на, быв-ший в те же го-ды в Кемь-ском пе-ре-сыль-ном пунк-те на По-по-вом ост-ро-ве, вспо-ми-нал, как то-гда вы-гля-дел ла-герь и ка-кая там бы-ла то-гда жизнь. Из рая Оп-ти-ны, тон-чай-ших ду-хов-ных пе-ре-жи-ва-ний, ес-ли вспом-нить чуд-но-го и бо-го-нос-но-го стар-ца Вар-со-но-фия, отец Ни-кон по-пал во тьму внеш-нюю, с тор-же-ством наг-ло-го гре-ха. «Выш-ки, ско-ло-чен-ные из хлип-ких брев-ны-шек. Пя-та-чок пло-ща-ди, об-не-сен-ный огра-дой из ко-лю-чей про-во-ло-ки. На нем, воз-ле при-ми-тив-но-го де-бар-ка-де-ра, длин-ный низ-кий ба-рак... зо-на на ка-ме-ни-стом и бо-ло-ти-стом бе-ре-гу Бе-ло-го мо-ря... Ме-сто пу-стын-ное, го-лое и су-ро-вое» .
Вы-гру-жен-ных из теп-лу-шек за-клю-чен-ных с бра-нью и ру-ко-при-клад-ством стро-ят в ко-лон-ну и бе-гом го-нят на го-лый ска-ли-стый мы-сок. Лю-дей из-би-ва-ют, пе-ре-го-ня-ют с ме-ста на ме-сто, учат строю, обыс-ки-ва-ют, пу-га-ют «на-це-лен-ны-ми с вы-шек вин-тов-ка-ми и хо-ло-сты-ми вы-стре-ла-ми. Па-да-ю-щих поды-ма-ют, раз-би-вая са-по-га-ми в кровь ли-цо» .
В ба-ра-ке все ле-жат на бо-ку и по-вер-ты-ва-ют-ся по ко-ман-де; по-сре-дине уз-кий про-ход и двух-этаж-ные сплош-ные на-ры под низ-кой кры-шей. По вер-ти-каль-ной стой-ке ве-ре-ни-ца-ми пол-зут кло-пы, «как му-равьи по ство-лу по-лю-бив-ше-го-ся де-ре-ва» , а на дво-ре мо-роз и ме-тель с про-ни-зы-ва-ю-щим, на-пи-тан-ным вла-гой вет-ром.
Отец Ни-кон, как при-го-во-рен-ный к неболь-шо-му сро-ку, часть ко-то-ро-го уже про-шла в след-ствен-ной тюрь-ме и пе-ре-сыл-ках, был остав-лен на По-по-вом ост-ро-ве, где ему при-ка-за-ли сто-ро-жить са-раи на мор-ском бе-ре-гу. Бе-лое мо-ре, кри-ки ча-ек и за-клю-чен-ных, ру-гань охра-ны и сто-ны му-чи-мых лю-дей. Все об-сто-я-тель-ства жиз-ни са-ми со-бой при-зы-ва-ли стре-мить-ся с моль-бою в став-шие еще бо-лее до-ро-ги-ми и близ-ки-ми объ-я-тия От-ча.
23 мая 1930 го-да Осо-бое Со-ве-ща-ние при Кол-ле-гии ОГПУ при-го-во-ри-ло иеро-мо-на-ха Ни-ко-на без про-ве-де-ния но-во-го след-ствия к трем го-дам ссыл-ки в Се-вер-ный край, и он был от-прав-лен в ссыл-ку в Ар-хан-гель-скую об-ласть.
За вре-мя за-клю-че-ния в ла-ге-ре отец Ни-кон за-бо-лел ту-бер-ку-ле-зом, и по при-бы-тии эта-па в Ар-хан-гельск врач ме-ди-цин-ской ко-мис-сии по-со-ве-то-вал ему об-ра-тить осо-бен-ное вни-ма-ние на со-сто-я-ние сво-е-го здо-ро-вья и про-сить-ся в ме-сто, бо-лее ему со-от-вет-ству-ю-щее. Отец Ни-кон, по-со-ве-то-вав-шись с мо-на-хом Ага-пи-том (Тау-бе) , ска-зал: «Во-ля Бо-жия да со-вер-шит-ся». И не стал пред-при-ни-мать что-ли-бо для об-лег-че-ния сво-е-го по-ло-же-ния. Он был от-прав-лен в го-род Пи-не-гу и по-се-лил-ся в на-хо-дя-щей-ся в несколь-ких ки-ло-мет-рах от Пи-не-ги де-ревне Во-е-па-ла. Хо-зяй-ка до-ма, же-сто-кая по-жи-лая жен-щи-на, ви-де-ла в ссыль-ном мо-на-хе все-го лишь да-ро-во-го ра-бот-ни-ка и нещад-но за-став-ля-ла его ра-бо-тать. Ту-бер-ку-лез у от-ца Ни-ко-на стре-ми-тель-но раз-ви-вал-ся, и он чув-ство-вал се-бя все ху-же и ху-же. Хо-зяй-ке, од-на-ко, ка-за-лось, что ее жи-лец при-тво-ря-ет-ся и со-сто-я-ние его здо-ро-вья не так пло-хо, как он хо-чет по-ка-зать, и, невзи-рая на его са-мо-чув-ствие, она про-дол-жа-ла тре-бо-вать от него ис-пол-не-ния всех тя-же-лых ра-бот.
Иеро-мо-нах Ни-кон так опи-сал в пись-ме на-ча-ло сво-ей по-след-ней бо-лез-ни: «Бо-лезнь на-ча-лась вне-зап-но. Чув-ствуя се-бя здо-ро-вым, я по-шел ко-пать снег око-ло до-ма и по-чув-ство-вал боль в ве-нах боль-ной но-ги. Я все же несколь-ко по-ра-бо-тал и уто-мил-ся. Сра-зу за-бо-ле-ли все ве-ны, на-чи-ная от жи-во-та и до пя-ток. Я по-ло-жил ком-пресс, сме-рил тем-пе-ра-ту-ру - 40°. Ока-за-лось - кро-во-из-ли-я-ние. На сле-ду-ю-щие три дня тем-пе-ра-ту-ра бы-ла по-чти нор-маль-ная. Вдруг я по-чув-ство-вал боль в гру-ди, тем-пе-ра-ту-ра 40°, ко-то-рая бы-ла не бо-лее неде-ли. Я ле-жал до-воль-но дол-го, две или три неде-ли. Ве-ны пе-ре-ста-ли бо-леть, кро-во-из-ли-я-ние рас-со-са-лось, но ра-на, от-крыв-ша-я-ся немед-лен-но, про-шла толь-ко недав-но. Преж-не-го ды-ха-ния нет, оно не так сво-бод-но» .
Отец Ни-кон до-брал-ся до вра-ча в боль-ни-це за шесть верст от де-рев-ни. Тот, осмот-рев его, ска-зал: «В лег-ких пло-хо, ту-бер-ку-лез».
В пись-ме к мо-на-хине Ам-вро-сии, на-хо-див-шей-ся то-гда в ссыл-ке в Ар-хан-гель-ской об-ла-сти, отец Ни-кон пи-сал: «Ожи-да-ние пе-ре-ме-ще-ния - это од-но из тя-же-лых усло-вий на-шей жиз-ни. Хо-те-ли и ме-ня, как мно-гих дру-гих, пе-ре-ме-стить, но я по-ка остал-ся по бо-лез-ни. Но бо-лезнь ме-ня не ра-ду-ет. Док-тор опре-де-лил ту-бер-ку-лез лег-ких. Ду-хом я спо-ко-ен. Ибо на все во-ля Бо-жия.
По-ка все необ-хо-ди-мое имею, а бу-ду-щее в ру-ках Бо-жи-их. Сла-ва Бо-гу за все. Ра-ду-юсь, что у те-бя хо-ро-шее на-стро-е-ние. Да, Гос-подь вра-зум-ля-ет нас и при-зы-ва-ет ко спа-се-нию...»
«В Пи-не-ге, кро-ме пай-ка, труд-но най-ти про-дук-ты пи-та-ния, и кто не по-лу-ча-ет по-сы-лок, ко-неч-но нуж-да-ет-ся, го-ло-да-ет. Ба-за-ра нет, толь-ко про-мен на ве-щи...
Тех, кто мо-жет ра-бо-тать, в лес по-сы-ла-ют и на дру-гие ра-бо-ты. Кто име-ет до-ку-мент о нера-бо-то-спо-соб-но-сти, то-го не по-сы-ла-ют на ра-бо-ту, а ку-да-ли-бо в де-рев-ню. По-даль-ше ста-ра-ют-ся, но бы-ва-ет, что и неда-ле-ко устра-и-ва-ют-ся.
Поч-та хо-дит ис-прав-но. Па-ек, по-лу-ча-е-мый без-ра-бот-ны-ми, ко-неч-но, недо-ста-точ-ный: 300 гр. хле-ба в день, 600 гр. пше-на на ме-сяц и 2 кг. ры-бы в ме-сяц, со-ли до-ста-точ-но, зи-мой пол-лит-ра ке-ро-си-на.
Кли-мат как в Ар-хан-гель-ске, толь-ко вет-ры прон-зи-тель-ные бы-ва-ют ча-сто. На-род ско-рее непри-вет-ли-вый, ма-ло со-чув-ству-ет.
Ово-щей и на про-мен по-чти не най-дешь, да-же кар-то-фе-ля. Не знаю, где как жи-вет-ся, и срав-ни-вать не мо-гу.
Бла-го-да-рю Гос-по-да, что до-се-ле под-креп-ля-ет внут-ренне и все для жиз-ни необ-хо-ди-мое по-сы-ла-ет. Сла-ва Бо-гу за все...»
В сво-ем по-след-нем пись-ме отец Ни-кон пи-сал: «Пре-по-доб-ный Фе-о-дор Сту-дит, сам быв-ший в ссыл-ке, ли-ку-ет и ра-ду-ет-ся за уми-ра-ю-щих в ссыл-ке. И мне при-хо-ди-ла мысль, что мы, ино-ки, от-рек-ши-е-ся от ми-ра, и ныне, хо-тя и неволь-но, про-во-дим ми-ро-от-ре-чен-ную жизнь. Так су-дил Гос-подь. На-ше де-ло - хра-нить се-бя в ве-ре и блю-сти се-бя от вся-ко-го гре-ха, а все осталь-ное вру-чить Бо-гу. Не по-сты-дит-ся на-де-ю-щий-ся на Гос-по-да...»
Хо-зяй-ка квар-ти-ры толь-ко по-сле по-след-не-го, быв-ше-го у него тя-же-ло-го при-сту-па, на-ко-нец по-ня-ла, что ссыль-ный иеро-мо-нах неиз-ле-чи-мо бо-лен, и то-гда ста-ла его из до-ма гнать: «Иди ку-да хо-чешь, ты ра-бо-тать не мо-жешь и мне не ну-жен, ко мне на квар-ти-ру про-сят-ся здо-ро-вые лю-ди, ко-то-рые бу-дут мне ра-бо-тать, а ты бо-лен. Еще по-мрешь, что я то-гда с то-бой бу-ду де-лать?».
В Ла-за-ре-ву суб-бо-ту, 4 ап-ре-ля 1931 го-да, жив-ший в со-сед-ней де-ревне Коз-ло-во ссыль-ный оп-тин-ский мо-нах Петр (Дра-чев) на-ве-стил от-ца Ни-ко-на.
Он уви-дел, что боль-ной отец Ни-кон ле-жит на двух сдви-ну-тых та-бу-рет-ках, в шап-ке, в ват-ном под-ряс-ни-ке и ва-лен-ках. В из-го-ло-вье сто-ит ме-шок со все-ми его ве-ща-ми.
- Что это зна-чит? - спро-сил мо-нах Петр.
- А это зна-чит - вы-ле-тай ку-да хо-чешь, - от-ве-тил отец Ни-кон и по-про-сил, чтобы мо-нах пе-ре-вез его к се-бе.
Тот вер-нул-ся в де-рев-ню Коз-ло-во, на-нял ло-шадь и пе-ре-вез от-ца Ни-ко-на. Окру-жен-ный за-бо-той, отец Ни-кон по-чув-ство-вал се-бя здесь несколь-ко луч-ше, он охот-но по-дол-гу бе-се-до-вал с мо-на-хом Пет-ром об Оп-ти-ной и о том бла-жен-ном вре-ме-ни, ко-гда был жив ста-рец Вар-со-но-фий. Но бо-лезнь неот-ступ-но бра-ла свое, и отец Ни-кон все бо-лее и бо-лее сла-бел . Он ча-сто вспо-ми-нал о ду-хов-ных де-тях; по-ми-ная их, он всех бла-го-слов-лял, ино-гда вы-ра-жая вслух же-ла-ние по-ви-дать-ся со все-ми, но тут же и до-бав-лял: но да бу-дет на то во-ля Бо-жия... и окан-чи-вал: «иные же за-му-че-ны бы-ли, не при-няв-шие осво-бож-де-ния, дабы по-лу-чить луч-шее вос-кре-се-ние» () .
Ду-хов-ная дочь от-ца Ни-ко-на так за-пи-са-ла о его бо-лез-ни и по-след-них днях жиз-ни: «В суб-бо-ту 14 июня был при-гла-шен док-тор для успо-ко-е-ния боль-но-го. Док-тор вни-ма-тель-но вы-слу-шал ба-тюш-ку и “во уте-ше-ние” ска-зал: “Ни-ка-кой ско-ро-теч-ной ча-хот-ки нет, сла-бость - яв-ле-ние вре-мен-ное, все прой-дет”. А мне док-тор пря-мо ска-зал: “У ба-тюш-ки цве-ту-щий ту-бер-ку-лез, то есть в пол-ном рас-цве-те, в пол-ном раз-га-ре, и все уже кон-че-но, жи-вет он толь-ко по-то-му, что у него серд-це здо-ро-вое”.
Сло-ва док-то-ра, ска-зан-ные ба-тюш-ке, по-ви-ди-мо-му, успо-ко-и-ли и уте-ши-ли его, так как по-сле это-го он на-чал да-же ду-мать про-сить о по-да-че за-яв-ле-ния о пе-ре-во-де его в бо-лее бла-го-при-ят-ную в кли-ма-ти-че-ском от-но-ше-нии мест-ность.
Вре-мя шло, а ба-тюш-ка все сла-бел, но, несмот-ря на это, ко-гда он чув-ство-вал се-бя луч-ше, соб-ствен-но-руч-но пи-сал, хо-тя и с тру-дом, крат-кие за-пис-ки неко-то-рым сво-им ду-хов-ным де-тям, неко-то-рым пи-сал по несколь-ко слов на их пись-мах, неко-то-рым дик-то-вал за-пис-ки и соб-ствен-но-руч-но под-пи-сы-вал. 20 июня по-про-сил лист бу-ма-ги и хо-тел что-то на-пи-сать, но сла-бость не поз-во-ли-ла мно-го пи-сать, на-пи-сал лишь две строч-ки: “Ка-кая кра-со-та в ду-хов-ных кни-гах”» .
4 июля отец Ни-кон уже со-вер-шен-но осла-бел. 8 июля в 12 ча-сов дня его при-ча-стил ар-хи-манд-рит Ни-ки-та (Ку-роч-кин) и про-чи-тал ка-нон на ис-ход ду-ши. Иеро-мо-нах Ни-кон (Бе-ля-ев) скон-чал-ся ве-че-ром 8 июля 1931 го-да и был по-гре-бен на де-ре-вен-ском клад-би-ще в без-вест-ной ныне мо-ги-ле.

Игу-мен Да-мас-кин (Ор-лов-ский)
«Жи-тия но-во-му-че-ни-ков и ис-по-вед-ни-ков Рос-сий-ских ХХ ве-ка. Июнь».
Тверь. 2008. С. 463-501

При-ме-ча-ния
Пре-по-доб-ный Вар-со-но-фий Оп-тин-ский (в ми-ру Па-вел Ива-но-вич Пли-хан-ков); па-мять 1/14 ап-ре-ля.
Лав-рен-тий Ива-но-вич и его су-пру-га Ма-рия Сте-па-нов-на скон-ча-лись в 1902 го-ду, Мит-ро-фан Ни-ко-ла-е-вич - в 1903-м // АОП. Фонд но-во-му-че-ни-ков и ис-по-вед-ни-ков.
Пре-по-доб-ный Ана-то-лий Оп-тин-ский, Стар-ший (в ми-ру Алек-сей Мо-и-се-е-вич Зер-ца-лов), иерос-хи-мо-нах; па-мять 25 ян-ва-ря/7 фев-ра-ля.
Ср.
Име-ет-ся в ви-ду ста-рец Ана-то-лий (Зер-ца-лов).
Пре-по-доб-ный Вар-на-ва Геф-си-ман-ский (в ми-ру Ва-си-лий Ильич Мер-ку-лов), иерос-хи-мо-нах, мест-но-чти-мый свя-той Мос-ков-ской епар-хии; па-мять 17 фев-ра-ля/2 мар-та.
В то вре-мя епи-скоп Ка-луж-ский.
Пре-по-доб-но-му-че-ник Иса-а-кий Оп-тин-ский (в ми-ру Иван Ни-ко-ла-е-вич Бо-б-ра-ков); па-мять 26 де-каб-ря/8 ян-ва-ря.
Пре-по-доб-ный Ана-то-лий Оп-тин-ский, Млад-ший (в ми-ру Алек-сандр Алек-се-е-вич По-та-пов); па-мять 30 июля/12 ав-гу-ста.
Пре-по-доб-ный Нек-та-рий Оп-тин-ский (в ми-ру Ни-ко-лай Ти-хо-нов), иерос-хи-мо-нах; па-мять 29 ап-ре-ля/ 12 мая.
Пре-по-доб-но-му-че-ник Се-ра-фим Оп-тин-ский (в ми-ру Сте-фан Гри-горь-е-вич Гу-щин); па-мять 10/23 но-яб-ря.
Как врач.
Свя-щен-но-му-че-ник Петр (Пав-луш-ков); па-мять 10/23 но-яб-ря.
Свя-щен-но-ис-по-вед-ник Петр (Чель-цов); па-мять 30 ав-гу-ста/12 сен-тяб-ря.
Свя-щен-но-му-че-ник Иоанн (Реч-кин); па-мять 20 ок-тяб-ря/2 но-яб-ря.
Осве-до-ми-тель Май-ский - быв-ший оп-тин-ский по-слуш-ник Ти-хон Плет-нев, по-сту-пил в Оп-ти-ну пу-стынь в 1912 го-ду; неко-то-рое вре-мя жил вме-сте с ке-лей-ни-ком стар-ца Нек-та-рия Пет-ром Швы-ре-вым; при со-вет-ской вла-сти стал слу-жить осве-до-ми-те-лем, да-вая в ОГПУ све-де-ния об оп-тин-ской бра-тии и со-при-ка-сав-ших-ся с нею ми-ря-нах; 28 мая 1927 го-да он по хо-да-тай-ству ОГПУ был вос-ста-нов-лен в граж-дан-ских пра-вах [ГАКО. Ф. Р-26, оп. 1, д. 825, л. 439 об.]; осе-нью 1937 го-да он был аре-сто-ван вме-сте с дру-ги-ми мо-на-ха-ми; 5 де-каб-ря 1937 го-да все аре-сто-ван-ные мо-на-хи бы-ли рас-стре-ля-ны, а по-слуш-ник Ти-хон пе-ре-ве-ден в смо-лен-скую тюрь-му ка-мер-ным осве-до-ми-те-лем; через год, 5 ян-ва-ря 1939 го-да, ру-ко-вод-ство НКВД по Смо-лен-ской об-ла-сти при-ня-ло ре-ше-ние о его осво-бож-де-нии // УФСБ Рос-сии по Ка-луж-ской обл. Д. П-12918, л. 191.
Име-ют-ся в ви-ду ша-мор-дин-ские мо-на-хи-ни, на-зван-ные так иеро-мо-на-хом Гу-ри-ем по име-ни Сер-гея Пав-ло-ви-ча Пер-ло-ва (1836-1910) - из-вест-но-го ча-е-тор-гов-ца, бла-го-тво-ри-те-ля и стро-и-те-ля Ша-мор-дин-ско-го мо-на-сты-ря.
Пре-по-доб-но-ис-по-вед-ник Ага-пит Оп-тин-ский (в ми-ру Ми-ха-ил Ми-хай-ло-вич Тау-бе); па-мять 5/18 июля.

Днев-ник по-слуш-ни-ка Ни-ко-лая Бе-ля-е-ва (пре-по-доб-но-го оп-тин-ско-го стар-ца Ни-ко-на). М., 2004. С. 429.
Там же.
Впо-след-ствии все они, кро-ме от-ца Ни-ко-на, во вре-мя го-не-ний на Цер-ковь в 1930-х го-дах по-те-ря-ли ве-ру - од-ни по-то-му, что серд-це не взрых-ли-ли тру-дом и по-то-му во вре-мя скор-би и го-не-ний за сло-во от-па-ли от Бо-га, дру-гие - по-то-му, что се-ме-на, по-се-ян-ные ро-ди-те-ля-ми и Цер-ко-вью, бы-ли за-глу-ше-ны тер-ни-я-ми жи-тей-ских по-пе-че-ний и сла-стей, тре-тьи - как Алек-сей, по-ра-бо-тил-ся стра-стью ви-но-пи-тия и окон-чил жизнь са-мо-убий-ством. Во-ис-ти-ну, сам че-ло-век вы-би-ра-ет свою до-ро-гу. И свет Бо-же-ствен-ный, ес-ли ты сам за-гра-дил-ся от него, по-ра-бо-тив-шись ми-ру и его злу, не смо-жет про-ник-нуть в те-бя на-силь-но.
Мать его, Ве-ра Лав-рен-тьев-на, скон-ча-лась в 1926 го-ду, и отец Ни-кон от-пе-вал ее. «Гроб, - вспо-ми-нал впо-след-ствии Иван Мит-ро-фа-но-вич, - вы-но-си-ли че-ты-ре... бра-та: Вла-ди-мир, я, Мит-ро-фан и Алек-сей. По-сле по-гре-бе-ния я по-чти сра-зу ушел на су-деб-ное за-се-да-ние (в то вре-мя я был на-род-ным су-дьей) и по-чти ни-че-го не уда-лось мне го-во-рить с бра-том. Да я в то вре-мя не очень это-го и хо-тел. Боль-ше я бра-та не ви-дел и не пе-ре-пи-сы-вал-ся с ним. Да-же и не знал тол-ком, где он и что с ним. Как же это мо-жет не ле-жать тяж-ким бре-ме-нем на ду-ше мо-ей...» // АОП. Фонд но-во-му-че-ни-ков и ис-по-вед-ни-ков.
Не вос-пи-ты-ва-ли они с же-ной в ве-ре и дочь, да-же и не по-ми-на-ли до-ма о Бо-ге. Икон в до-ме не бы-ло, и книг ду-хов-ных так-же. Ехав-шая к от-цу Ни-ко-ну в 1931 го-ду жен-щи-на за-шла к Ива-ну Мит-ро-фа-но-ви-чу спро-сить, не хо-чет ли он по-мочь бра-ту, но Иван то-гда на-столь-ко уже ду-хов-но ослеп, что встре-тил ее хо-лод-но, с ка-мен-ным серд-цем, по-дав в по-мощь лишь несколь-ко руб-лей. Слу-чай-ная встре-ча с оде-тым в мо-на-ше-ское че-ло-ве-ком, зна-ко-мым по Оп-ти-ной, во дво-ре до-ма на гла-зах со-се-дей при-ве-ла Ива-на Мит-ро-фа-но-ви-ча в ужас, об-на-ру-жив все его то-гдаш-нее ма-ло-ду-шие.
Но все воз-вра-ща-ет-ся на кру-ги своя. Как бы че-ло-век ни за-го-ра-жи-вал-ся и ни от-ка-зы-вал-ся от Бо-га, как бы ни за-ти-рал и ни за-тап-ты-вал за-по-ве-ди Бо-жии, про-пи-сан-ные в его серд-це, они ог-нен-ным пла-ме-нем про-сту-па-ли и жгли, как буд-то неуга-си-мый огонь ге-ен-ский уже на-чи-нал охва-ты-вать ду-шу. Ко-гда Ива-ну Мит-ро-фа-но-ви-чу пе-ре-ва-ли-ло за шесть-де-сят, он сно-ва вер-нул-ся к Бо-гу, но как горь-ко и му-чи-тель-но бы-ло осо-зна-вать, что со-рок лет про-шли да-ром, бы-ли на-пол-не-ны ис-клю-чи-тель-но гре-хом и стра-стя-ми. И как умо-лить Бо-га о про-ще-нии за жизнь, столь дол-го оскорб-ляв-шую Бо-га? Бу-дучи уже ста-ри-ком, он вос-ста-но-вил от-но-ше-ния с ду-хов-ны-ми детьми от-ца Ни-ко-на. Он пи-сал им: «...Мой страш-ный про-вал, ко-то-рый был в мо-ей жиз-ни, ужас-но му-ча-ет ме-ня. Мно-го я сам до сих пор не по-ни-маю из то-го, что бы-ло в то вре-мя это-го пле-не-ния ва-ви-лон-ско-го... Тя-же-ло мне! Прав-да, я ис-кренне, го-ря-чо и чест-но при-нес по-ка-я-ние Гос-по-ду Ми-ло-серд-но-му, и по-ис-ти-не я ощу-тил, что по-лу-чил про-ще-ние, но это не все... ведь вся-кий грех, вся-кое пре-ступ-ле-ние, дол-го вла-дев-шее серд-цем и умом, тем и страш-нее, что остав-ля-ет след по се-бе, та-кие стра-сти, что они яко бре-мя тяж-кое отя-го-те-ша на мне... Те-перь как-то осо-бен-но я скорб-лю, что я ото-шел от тех лю-дей, тех пра-вед-ни-ков, ко-то-рые бы-ли мне ко-гда-то са-мы-ми до-ро-ги-ми в мо-ей жиз-ни. Я го-во-рю о бра-те, от-це Ни-коне, и об от-це Ки-рил-ле Злен-ко. До-ро-же их у ме-ня в жиз-ни ни-ко-го не бы-ло. И тем не ме-нее я со-вер-шен-но ото-рвал-ся от них. Это ме-ня страш-но му-ча-ет! Все, что свя-за-но с их па-мя-тью, мне ныне ста-ло так до-ро-го!..» // АОП. Фонд но-во-му-че-ни-ков и ис-по-вед-ни-ков.
«...Жизнь моя так изуро-до-ва-лась, что я не мо-гу да-же ча-сто пе-ре-пи-сы-вать-ся с близ-ки-ми серд-цу мо-е-му. А ведь ду-ша то-гда, как пти-ца в клет-ке, так и рвет-ся к воз-ду-ху ду-хов-но-му, к бе-се-дам сер-деч-ным в Гос-по-де...» // АОП. Фонд но-во-му-че-ни-ков и ис-по-вед-ни-ков.
«...дол-го я бро-дил в стране да-ле-че, уяз-вих-ся, урáних-ся... И как труд-но ис-це-лить-ся от по-ис-ти-не неис-цель-ных язв! Труд-но и от се-бя са-мо-го, труд-но и от той об-ста-нов-ки, в ко-то-рой при-хо-дит-ся жить. На кон-вер-те я по-ста-вил адрес (на ко-то-рый и про-шу пи-сать мне) од-ной Бо-жи-ей ста-ри-цы, а не свой до-маш-ний, так как пись-ма, при-хо-дя-щие на мое имя, ес-ли толь-ко не по-па-да-ют пря-мо в мои ру-ки, то во-об-ще до ме-ня не до-хо-дят. Этим пу-тем мои до-маш-ние хо-тят огра-дить ме-ня от об-ще-ния с ве-ру-ю-щи-ми. Толь-ко ко-гда до-ма ни-ко-го нет, я сво-бо-ден. Но как? Икон по-ве-сить нель-зя (не го-во-ря уже о лам-па-де!); книж-ки ду-хов-ные дер-жу не до-ма, а у дру-га, так как бо-юсь их уни-что-же-ния (что уже и бы-ло)...
Меж-ду тем мне очень хо-чет-ся жить как сле-ду-ет, и в част-но-сти вос-ста-но-вить то, оп-тин-ское, что я так безум-но утра-тил!..» // АОП. Фонд но-во-му-че-ни-ков и ис-по-вед-ни-ков.
«...Моя Н.Н. [су-пру-га Ива-на Мит-ро-фа-но-ви-ча На-деж-да Ни-ко-ла-ев-на], к скор-би мо-ей, все боль-ше от-хо-дит от Бо-га под вли-я-ни-ем чте-ния и теле-ви-зо-ра...» // АОП. Фонд но-во-му-че-ни-ков и ис-по-вед-ни-ков.
«...И каж-дый день при-но-сит но-вые бо-лез-ни, но-вые гре-хи, бре-мя уве-ли-чи-ва-ет-ся, а вре-мя со-кра-ща-ет-ся. Страш-но и по-ду-мать, сколь-ко дра-го-цен-но-го вре-ме-ни по-губ-ле-но для веч-но-сти, сколь-ко за это вре-мя уко-ре-ни-лось стра-стей и как ма-ло оста-лось вре-ме-ни для по-ка-я-ния!..» // АОП. Фонд но-во-му-че-ни-ков и ис-по-вед-ни-ков.
«...Моя же-на, ко-то-рая луч-ше всех зна-ет мои недо-стат-ки, ча-сто бра-нит ме-ня. Ино-гда за де-ло, а то и так - от-во-дит на мне все свои невзго-ды и по служ-бе, и по до-му. Бы-ва-ет это и нев-тер-пеж. А как по-раз-мыс-лю се-рьез-но, то ви-жу, что толь-ко она од-на воз-да-ет мне долж-ное в это вре-мя (по-чти каж-дый день)...» // АОП. Фонд но-во-му-че-ни-ков и ис-по-вед-ни-ков.
В кон-це кон-цов же-на Ива-на Мит-ро-фа-но-ви-ча, до-став-ляв-шая ему в по-след-ние го-ды мно-го пе-ре-жи-ва-ний, умер-ла. Но ее смерть при-нес-ла еще гор-шие стра-да-ния, по-то-му что и в без-бо-же-стве же-ны он так-же был ви-но-ват. Омра-чен-ный ма-ло-ду-ши-ем и по-гло-щен-ный тем-ной пу-чи-ной стра-стей, он ведь ни-че-го и не сде-лал для про-буж-де-ния в ее ду-ше ве-ры. Он пи-сал ду-хов-ным де-тям от-ца Ни-ко-на: «...Про-жил я со сво-ей же-ной по-чти пять-де-сят три го-да. Бы-ла она че-ло-ве-ком слиш-ком пря-мым и по-то-му ча-сто гру-бым, но она все-гда бы-ла чест-ной и ис-крен-ней. Ей за-ду-ри-ли го-ло-ву без-бо-жи-ем... С каж-дым днем я все боль-ше и боль-ше убеж-да-юсь, что На-дя ве-ро-ва-ла серд-цем все-гда, и все боль-ше и боль-ше чув-ствую я свою ви-ну пе-ред ней, что не су-мел раз-дуть в ней ис-кор-ку ве-ры в пла-мень. А ведь он го-рел в ней в ее юно-сти! Те-перь это мое по-сто-ян-ное горь-кое, тяж-кое и скорб-ное, и по-ка-ян-ное (за-поз-да-лое!) чув-ство...» // АОП. Фонд но-во-му-че-ни-ков и ис-по-вед-ни-ков.
Воз-вра-ще-нию Ива-на Мит-ро-фа-но-ви-ча в Цер-ковь по-слу-жил и отец Ра-фа-ил (Шей-чен-ко), ко-то-рый в 1957 го-ду пи-сал ему: «Же-ла-ние Ва-ше знать о мно-гом об-щем, до-ро-гом на-шим серд-цам по-буж-да-ет мою к Вам лю-бовь про-сить Вас по-жа-ло-вать под кров мо-е-го недо-сто-ин-ства в лю-бое вре-мя, где мы уста ко устом вспом-ним бы-лое и вы-ска-жем свои ду-мы. Я бу-ду весь-ма рад за-клю-чить Вас в свои объ-я-тия как со-бра-та о Хри-сте и бра-та, бли-жай-ше-го из всех оп-тин-ских ино-ков, до-ро-го-го и неза-бвен-но-го ба-тюш-ки от-ца Ни-ко-на... Да да-ру-ет и нам Гос-подь по-ка-ян-ное серд-це Зак-хея мы-та-ря, воз-вра-ще-ние, яко еван-гель-ско-го блуд-но-го сы-на, в объ-я-тия От-ча и ми-лость про-ще-ния» // АОП. Фонд но-во-му-че-ни-ков и ис-по-вед-ни-ков.
Иван Мит-ро-фа-но-вич Бе-ля-ев скон-чал-ся в 1969 го-ду. Неза-дол-го до смер-ти он тя-же-ло за-бо-лел, и его дочь Та-и-сия, из-му-чен-ная ухо-дом за от-цом во вре-мя его бо-лез-ни, по-ло-жи-ла его в боль-ни-цу, где он через три дня скон-чал-ся в твер-дой па-мя-ти, тво-ря крест-ное зна-ме-ние. Его от-пе-ва-ли в хра-ме, а за-тем, в со-от-вет-ствии с его при-жиз-нен-ны-ми рас-по-ря-же-ни-я-ми, те-ло со-жгли в кре-ма-то-рии, а ур-ну с пра-хом по-ло-жи-ли в мо-ги-лу ро-ди-те-лей в Дон-ском мо-на-сты-ре.
Днев-ник по-слуш-ни-ка Ни-ко-лая Бе-ля-е-ва (пре-по-доб-но-го оп-тин-ско-го стар-ца Ни-ко-на). М., 2004. С. 73.
Там же. С. 83-84.
Иеро-мо-нах Ни-кон (Бе-ля-ев). Днев-ник по-след-не-го ду-хов-ни-ка Оп-ти-ной пу-сты-ни. СПб., 1994. С. 70.
Днев-ник по-слуш-ни-ка Ни-ко-лая Бе-ля-е-ва (пре-по-доб-но-го оп-тин-ско-го стар-ца Ни-ко-на). М., 2004. С. 221.
Там же. С. 268.
Иеро-мо-нах Ни-кон (Бе-ля-ев). Днев-ник по-след-не-го ду-хов-ни-ка Оп-ти-ной пу-сты-ни. СПб., 1994. С. 300.

Каноны и Акафисты

Акафист преподобноисповеднику Никону Оптинскому

Предназначен для келейного чтения

Находится на рассмотрении в Комиссии по акафистам при Издательском Совете Русской Православной Церкви

Кондак 1

Избранный исповедниче оптинский, благодати старческия наследниче, воине духовный и монахов изрядный наставниче. Похвальная приносим тебе пение. Ты же, яко имея ко Христу велие дерзновение, молися о нас, любовию тебе зовущих:

Икос 1

От младенства твоего тайну Воскресения постигнувый, егда умершу ти, отче мудре, молитвами матере твоея паки к жизни возвратился еси. Сего ради таковому чуду удивившеся, велегласно тебе зовем:

Радуйся, молитвами матере от уст адских восхищеный; радуйся, радость воскресения еще в младенстве познавый.

Радуйся, твоим благочестием смерти жало при-тупивый; радуйся, твоими чудодействы о животе вечнем возвестивый.

Радуйся, дважды избегнувый смерти горчайшия; радуйся, яко сладости райския сугубо ныне причащаешися.

Радуйся, велегласная труба воскресения; радуйся, сладкозвучный органе безсмертия.

Радуйся, исповедниче Христов, Никоне богомудре.

Кондак 2

Мир оставил еси, отче богомудре, и в Скит Оптинский вселивыйся, ко Христу любовию распалаемь, яко горлица пустыннолюбивая в жертву живу принесл еси себе, словесным служением взывая: Аллилуиа.

Икос 2

Под криле богомудраго Варсонофия притекл еси, яко млеком словесным старческим окормлением от него воспитавыйся, в мужа возраста духовнаго достигл еси, темже твое боголюбие похваляем глаголюще сице:

Радуйся, яко орля, духовную весну иский; радуйся, от зимы мирских страстей отбегий.

Радуйся, Солнца Праведнаго лучами согретый; радуйся, звезды мысленныя постигнути желавый.

Радуйся, под криле мудрости старческия притекий; радуйся, тою мудростию окрилен быв, в горняя востекий.

Радуйся, небомудренное житие в Скиту обретый; радуйся, похотений юношеских избегий.

Радуйся, исповедниче Христов, Никоне богомудре.

Кондак 3

Кладезь мудрости в Скиту обрет, преподобне отче, писменник был еси великаго старца. В писменех бо его сладость почерпл еси благодатных словес, жажду духовную утоляя, Богу благодарне взывая: Аллилуиа.

Икос 3

В сотаинники своя избра тебе богомудрый ста-рец Варсонофий, души твоея провидевый богоразумную доброту, яко имаши явитися преемник благодати старческия. Сего ради воспеваем тебе похвальная:

Радуйся, преемниче даров сыноположения; радуйся, ко отечестей любви сыновнее явивый люб-ление.

Радуйся, сотаинниче премудрый богомудраго старца; радуйся, непорочный агнче Варсонофиева стада.

Радуйся, овене, пасыйся на пажитех учений; радуйся, елене, жаждаяй воды упокоения.

Радуйся, послушниче прилежный старческих волений; радуйся, ревновавый Ангелом правым произволением.

Радуйся, исповедниче Христов, Никоне богомудре.

Кондак 4

Якоже дождь на землю жаждущую, тако сниде на тя старческое окормление, темже изнесе земля сердца твоего цветы прекрасныя благочестия, и фимиам благодарения принесл еси Христу, поя молитвенно Ему: Аллилуиа.

Икос 4

Послушанием окрылився, преподобне, плоть увядил еси и духом якоже крин во юдоли пустынной процвел еси. Целомудрием и чистотою украсился еси, богоблаженне. Сего ради песенный исплетеся тебе венец:

Радуйся, добродетели целомудрия благоухан-ный крине; радуйся, монашеских чинов благовонный шипок.

Радуйся, многосветлая свеще проповедания; радуйся, многоплетенный венче богомыслия.

Радуйся, розго апостольскаго предания; радуйся, грозде Владычния любве.

Радуйся, яко тобою девственнии лицы украша-ются; радуйся, яко тобою иночестии чини утверждаются.

Радуйся, исповедниче Христов, Никоне богомудре.

Кондак 5

Исповеднический богосветлый венец тебе, отче Никоне, предрече богомудрый старец Варсонофий, иже узами и страдальческою смертию яко камением честным обложен. Ты же, велелепой красоте его дивяся, Христу венчающему тя возопил еси: Аллилуиа.

Икос 5

Печали исполнися сердце твое, отче Никоне, егда старец твой завистию диавола от обители изгнан бысть. Обаче осиротел еси токмо лицем, а не сердцем, яко союзом любве к старцу привязан быв. Сего ради сыновнюю твою любовь похваляюще, сице тебе вопием:

Радуйся, послушания рачителю известнейший; радуйся, своея воли отсекателю прилежнейший.

Радуйся, непоколебимый исполнителю воли старца бывый; радуйся, пламенеющую любовь ему явивый.

Радуйся, отчесыновний союз любве показавый богоподражательне; радуйся, любвеобильный пре-емник явивыйся старческия благодати.

Радуйся, яко не гонение, ниже смерть разлучи тя от любве твоего старца; радуйся, яко и по смерти с нимже в райских селех водворяешися.

Радуйся, исповедниче Христов, Никоне богомудре.

Кондак 6

Якоже в сладости райстей в вертограде Оптинстем пожил еси, отче Никоне, плоды наслаждаяся старческого окормления. Темже благоискусно к подвигом исповедническим уготовивый себе, поя избавителю всех Богу: Аллилуиа.

Икос 6

Яко кедр ливанский возрасл еси во обители оптинстей, егоже не поколеба буря безбожия, молитвою бо досязал еси небесе, и смиренномудрие, яко корень, воглубил еси в души. Сего ради в сени поучений твоих покоящеся, похвальная тебе зовем:

Радуйся, неувядаемая отрасле оптинскаго стар-чества; радуйся, цветоносная ваие предпасхальныя страсти.

Радуйся, плоде сладчайший старческаго окор-мления; радуйся, благоуханный крине новаго испо-ведания.

Радуйся, яко терноносный шипок был еси для безбожных мучителей; радуйся, яко медоточная розга был еси алчущим истины.

Радуйся, яко тобою уничижися гордость безбожия; радуйся, яко тобою возвысися вера православ-ная.

Радуйся, исповедниче Христов, Никоне богомудре.

Кондак 7

Жертву безкровную в Казанстей церкви совершив последнюю, отче Никоне, егда от безбожников затворени быша храми вси, и сам себе уготовал еси быти жертва одушевленная, Христу пожершемуся нас ради вопия: Аллилуиа.

Икос 7

В темницу мрачную ввергоша тя мучителие, яко надеяшася поколебати крепость твоея души, ты же яко адамант пребыл еси непоколебимь, поя благодарно псалмы, темже узилище темничное яко рая пространство вменися тебе. Сего ради великодушию души твоей дивящеся, похвальная тебе зовем:

Радуйся, узы темничныя в бисеры себе вменивый; радуйся, похвалу Павлову себе усвоивый.

Радуйся, апостольских преданий верный блю-стителю; радуйся, благовестниче Христов всерачительный.

Радуйся, по вся дни по глаголу Павла умиравый; радуйся, Бога Жива в себе стяжавый.

Радуйся, яко добр воин Христов злопострадав верно; радуйся, яко подвигом исповедническим подвизався законно.

Радуйся, исповедниче Христов, Никоне богомудре.

Кондак 8

Из темницы изшел еси яко от брачнаго чертога, виссон праведности носяй, венцем верности от Христа увязлся еси, Никоне добропобедне, и страданьми исповедания украсился еси, поя Богу: Аллилуиа.

Икос 8

Гонение тебе приключися, яко дух бурен, скорбными бо обстояньми от обители изгнан быв, в лодии телесней легце преминул еси бурю безбожия и блаженныя пристани Христа ради гонимых достигл еси. Сего ради яко тихия волны приступают к тебе хвалы сия:

Радуйся, лодии церковныя изрядный управителю; радуйся, богодохновенное ветрило тихих молитв.

Радуйся, от потопления греховнаго спасый овцы Христовы; радуйся, от раскола церковнаго избавивый паству твою.

Радуйся, яко псалмопением обезгласил еси трубы безбожия; радуйся, яко в пристанище безстрастия достигл еси.

Радуйся, яко немокренно шествие твое бысть в мори житейстем; радуйся, яко слезы страждущих в плач по Бозе претворил еси.

Радуйся, исповедниче Христов, Никоне богомудре.

Кондак 9

Слово Божие по глаголу апостольскому во устех не вяжется, обаче во вся концы вселенныя богогласно сообщается. Сице слово на тебе сбыстся, отче Никоне, яко по широте земли Русския промчася богокрасное исповедание твое, в немже пел еси Христа, зовый: Аллилуиа.

Икос 9

Страны северныя достигл еси, отче богоносе, и подвиг странничества усугубил еси на Архангельстей земли, житие показав равноангельное, многострадальне отче. Сего ради слышиши сия похвалы:

Радуйся, яко многи скорби претерпел еси несмущенным духом; радуйся, яко поношение приял еси ради Господа Иисуса.

Радуйся, на земли скитаяся, небо обретый отверсто; радуйся, землю освятивый, в гроб зашед безвестно.

Радуйся, яко равноангельную восприял еси славу; радуйся, яко посрамил еси безбожия державу.

Радуйся, страннолепно на земли житие скончавый; радуйся, на небеси новое житие начавый.

Радуйся, исповедниче Христов, Никоне богомудре.

Кондак 10

Яко Божественною утварью, исповеданием твоим Церковь Русская украсися, и чин иноческий светоносным просветися благочестием твоим. Сего ради яко свещник тя зрим, отче Никоне, богоразумием на тверди церковней сияяй, и от души прославльшему тя Христу поем: Аллилуиа.

Икос 10

Пастырскою свирелию исповедания твоего заградил еси уста безбожия и овцы разсеянныя стада Христова на пажити благочестия воспитал еси. Темже в кров твоего пастырскаго прибегающе заступления, от души умильно тебе вопием:

Радуйся, раскола церковнаго верный устранителю; радуйся, единства духовнаго богомудрый подателю.

Радуйся, яко пастырь сый добрый, за овцы сло-весныя душу положивый; радуйся, яко агнец сый непорочный, мечем девства сласть любодейства заклавый.

Радуйся, яко старческим окормлением люди оз-лобленныя утешил еси; радуйся, яко богомудрыми советы свет во тьме духовней возвестил еси.

Радуйся, башне крепкая православных догматов; радуйся, трубо благозвучная благочестивых нравов.

Радуйся, исповедниче Христов, Никоне богомудре.

Кондак 11

Благоухание Христово бысть житие твое, отче Никоне, в стране Российстей, испущающее ароматы богомудрых речений твоих, и воня в смерть твое исповедание познася, имже прозябения безбожнаго неверия увядил еси. Сего ради неумолкаемую песнь стяжал еси к Богу, поя Ему: Аллилуиа.

Икос 11

Сердце яко скрижаль богописану стяжал еси, отче Никоне, ум якоже небо ясное, резцем послушания красоту монашества изобразив и Славу Божию твоим исповеданием возвестив. Сего ради Оптиной пустыни явился еси похвала и утверждение, в нейже услыши приносимыя тебе песнопения:

Радуйся, исповедников Российских звездо светозарная; радуйся, монашествующих кроткий утеши-телю.

Радуйся, сыне старческих благословений; радуйся, наставниче богомудрых речений.

Радуйся, некрадомое сокровище оптинских преданий; радуйся, скрижале, писанная богомудрыми отцами.

Радуйся, яко отраду подаеши во узилищех сущим; радуйся, яко сшественник бываеши гонимым ради Господа Иисуса.

Радуйся, исповедниче Христов, Никоне богомудре.

Кондак 12

Постное течение совершив, житие монашеское украсил еси исповеданием, добропобедне Никоне, и лествицею добродетелей небесный обретый восход, скончал еси страдальчески шествие твое, Богу со многим дерзновением представ, песнь преславную поя: Аллилуиа.

Икос 12

Яко кимвал доброгласный житие твое явися, добродетельми красно бряцающее, и яко труба богогласная исповедание твое, добропобедне Никоне, познася. Мы же, яко дел отнюд не имуще, медь звенящая токмо являемся, и яко воздух биюще обретаемся, обаче на помощь твою надеющеся, любовию тебе зовем:

Радуйся, православия тимпане звоногласный; ра-дуйся, Церкве немолчная и сладкая уста.

Радуйся, кифаро старческих поучений; радуйся, кротости песне ко иноческим ушесам.

Радуйся, яко сын громов, благовествовал еси Евангелие; радуйся, яко глас, вопиющий в пустыне, проповедал еси нам покаяние.

Радуйся, яко тобою побеждаем супротивная пол-чища; радуйся, яко тобою сликовствуем новомученическому воинству.

Радуйся, исповедниче Христов, Никоне богомудре.

Кондак 13

О Никоне треблаженне, иже путь на земли добре скончав и веру соблюд, и течение твоих красных ног устремив к небесному шествию. Исправи наша стези к деланию заповедей Божественных, да мимоходим сетей диавольских, но о всем преключшемся смиренномудренно поем Богу: Аллилуиа.

Молитва Преподобному Никону исповеднику

О, Никоне священне, о преподобне наш отче, старчества Оптинскаго светлый венче и новомучеников Русских благовонный цвете! Ты первее постническими труды душу твою очистив, демонская ополчения посрамил еси, послушанием, яко быстротечную лествицею на верхи добродетелей достигл еси и веры благославный исповедник явился еси. В годину же гонений безбожных терпением мужески облеклся еси, и яко пастырь добрый и яко истинный сын старцев Оптинских люди страждущия принимал и утешал еси. Сего ради от богоборных многия скорби претерпел еси и во изгнание осужден был еси, но якоже тогда от паствы твоея духом не отлучился, но пастырскую свирелию молитв твоих добре упасл еси овцы твоя, сице и ныне, не отступай от чад твоих духом твоим, но присно с нами пребывай, да укрепляеми тобою, веру истинно сохраним и заветы Оптинских старцев вседетельне исполним.

В миру Николай Митрофанович Беляев, родился 26 сентября года в Москве в благочестивой купеческой семье, четвертым из восьмерых детей.

С самого младенчества жизнь его была глубоко промыслительна. В год его рождения семью Беляевых посетил прот. Иоанн Кронштадтский , который благословил молодую мать и подарил ей свою фотографию с собственноручной подписью. Когда Коле было 8 лет, он заболел какой-то горловой болезнью. Врачи признали его положение безнадежным. С умирающим остались только родители. Он был без сознания, затем дыхание его прекратилось. Его мать не переставая растирала похолодевшее тельце и, проливая горячие слезы, усердно молила св. Николая о помощи. Муж уговаривал не трогать покойника, но Вера Лаврентьевна, не слушая его продолжала растирать, обливаясь слезами и молясь. И - совершилось чудо... Ребенок вздохнул. Ободренные родители уже вдвоем стали его растирать. Господь по молитвам св.Николая даровал ребенку жизнь. Впоследствии оптинский старец Варсонофий особенно подчеркивал промыслительное значение этого случая.

Коля был всеобщим любимцем. От природы был наделен веселым, бойким и энергичным характером, а отличительной чертой была сдержанность и терпение. Он окончил гимназию.

С годами у Николая и его младшего брата Ивана возникло и укрепилось сознательное стремление к духовной жизни. Они решили уйти в монастырь, но не знали, в какой. Изрезали на полоски перечень русских монастырей и, помолившись, вытянули полоску, на которой было написано: "Козельская Введенская Оптина пустынь ". Дома не препятствовали их решению, и 24 февраля года братья приехали в Оптину. Их обоих с любовью принял преподобный старец Варсонофий , но как-то особенно отметил Николая. С первых же бесед они почувствовали необъяснимую тесную связь друг с другом, то, что называется «духовным родством». 16 июня года был арестован вместе с отцом Кириллом (Зленко) и о. Агапитом (Таубе) , был заключен в калужскую тюрьму. Проходил по групповому делу "дело иеромонаха Никона (Беляева) и др. Козельск, 1927 г.". 19 декабря года Особым Совещанием при Коллегии ОГПУ был приговорен к трехлетнему лагерному заключению.

Этап был отправлен 27 января 1928 года, в марте прибыл в г. Кемь Сообщение с Соловками было прервано из-за циклона, поэтому всех заключенных поместили в лагерь Кемьперпункт , где он работал сторожем складов (из-за болезни он был освобожден от тяжелых физических работ).

По окончании срока 22 мая года его приговорили к ссылке в Архангельскую область. Перед отправкой врач нашел у преподобного Никона тяжелую форму туберкулеза легких и посоветовал просить о перемене места ссылки. Привыкший все делать за послушание, иером. Никон попросил совета у отца Агапита , сосланного вместе с ним. Тот посоветовал не противиться Божией воле, и о. Никон смирился.

16 августа года перемещен из Архангельска в город Пинегу . Больной, он долго скитался в поисках жилья, пока не договорился с жительницей села Воепола . Кроме высокой платы, она требовала, чтобы батюшка, как батрак, выполнял все тяжелые физические работы. Состояние здоровья преподобного Никона ухудшалось с каждым днем, он недоедал. Однажды от непосильного труда он не смог встать. И тогда хозяйка стала гнать его из дому.